РИК ДЖОЙНЕР "ПРИЗЫВ"

Глава 6

ТЮРЬМА

Внезапно я оказался на большом тюремном дворе. Здесь были огромные стены, каких я никогда не видел прежде. Они возвышались настолько высоко, насколько я мог видеть, на сотни футов (фут — англ, мера длины, равна 30,48 см — прим. пер.) вверх и были очень широки. Здесь были и другие заграждения и колючая проволока перед этой стеной. Каждые несколько сотен футов стояли дозорные башни по верху стены. Я мог видеть охранников в каждой, но они были слишком далеко от меня, чтобы разглядеть их лучше.

Здесь было серо, темно и тоскливо, что, казалось, совершенно соответствовало виду массы людей, стоявших на тюремном дворе. На всём протяжении двора, люди сидели в обособленных группах. Чернокожие старики были в одной группе, молодые черные — в другой. Старые и молодые белые люди стояли отдельно, и женщины были также отдельно. Это повторялось в каждой расе. Все, имеющие различия, были разделены, за исключением самых маленьких детей.

Между группами оказалось много людей, кружащих вокруг. Насколько я мог видеть, то могу сказать, что они пытались найти подобных себе, ища группу, к которой наиболее подходили. Однако, было очевидно, что эти группы не позволяли легко, всем и каждому, присоединяться к ним.

Так как я смотрел на этих людей с более близкого расстояния, то увидел, что все они имеют глубокие раны и множество шрамов от предыдущих ран. Кроме детей, они все, казалось, были почти слепы и могли видеть достаточно хорошо, только оставаясь в своей собственной группе. Даже в пределах своей группы, они постоянно пытались находить различия, которые могли бы иметь другие. Когда они находили даже маленькое отличие, то нападали на того, кто был другим. Они все выглядели голодными, измученными жаждой и больными.

Я приблизился к старику и спросил его, почему они все находятся в тюрьме. Он посмотрел на меня в изумлении, решительно заявив, что они не в тюрьме, и почему я спрашиваю такие глупые вещи. Я указал на заграждения и охранников, и он ответил: "Какие заграждения? Какие охранники?" Он смотрел на меня так, как будто я ужасно оскорбил его, и я знал, что, если бы спросил его ещё что-нибудь, то он накинулся бы на меня с кулаками.

Я задал молодой женщине тот же самый вопрос и получил тот же самый ответ. Тогда я понял, что они были настолько слепы, что не могли видеть даже заграждения или охранников. Эти люди не знали, что находились в тюрьме.

Охранники

Я решил спросить охранников, почему эти люди были в темнице. Пока я шёл к заграждениям, то разглядел бреши в них, через которые можно легко подняться наверх. Когда я достиг стены, то обнаружил, что она так неправильно построена, что даже мне было очень легко взобраться. Любой мог легко убежать, но никто и не пытался, потому что они не знали, что были пленниками.

Когда я добрался до верха стены, то смог видеть дальше и увидел солнце, сияющее за стенами. Его сияния не было видно в тюремном дворе из-за высоких стен и облаков, которые висели над ним. Я увидел пожары далеко в конце тюремного двора, где были собраны дети. Дым от этих пожаров создавал большое облако над двором, которое превращалось из просто тени в удушливый, мрачный туман. Я задавался вопросом, что же там горело.

Я пошёл по верху стены, пока не достиг поста охраны. Я был удивлён, обнаружив охранника, одетого в прекрасный костюм с воротничком, указывающим на то, что это какой-то служитель или священник. Он не был потрясён, увидев меня, я думаю, что он предполагал, что я был другим стражником.

"Сэр, почему эти люди в тюрьме?" — спросил я.

Этот вопрос потряс его, и я увидел, что страх и подозрение накрыли его, подобно одеялу.

"Какая тюрьма? — ответил он. — 0 чём ты говоришь?"

"Я говорю о тех людей на этом тюремном дворе", — сказал я, чувствуя странную смелость. "Вы, очевидно, тюремный охранник, потому что вы находитесь в дозорной будке для охранников, но почему вы так одеты?" — продолжил я.

"Я не тюремный охранник! Я — служитель Евангелия. Я не их охранник, я — их духовный руководитель. Это не дозорная будка для охранников, это дом Господень! Сынок, если ты думаешь, что твои вопросы забавны, то мне не смешно!" — он схватил своё оружие и приготовился стрелять в меня.

"Пожалуйста, извините меня за то, что я побеспокоил вас", — ответил я, чувствуя, что он определённо хочет использовать своё оружие.

Пока я уходил, то ожидал в любой момент услышать выстрелы. Этот мужчина был настолько небезопасен, что я знал, что он выстрелил бы, не раздумывая, если бы только почувствовал угрозу. Я также могу сказать, что он был искренним. Он действительно не знал, что был охранником.

Школьная учительница

Я пошёл по стене, пока не почувствовал, что оказался на безопасном расстоянии, и повернулся посмотреть на служителя.

Он ходил вперёд и назад по своему домику, очень взволнованный. Я задавался вопросом, почему мои вопросы так сильно его обеспокоили. Было очевидно, что мои вопросы не заставили его взглянуть по-другому , а, скорее, сделали его даже более опасным и смертоносным.

Пока я шёл, то отчаянно захотел выяснить, что же тут происходило, и думал о том, как мне перефразировать свои вопросы, чтобы не оскорбить следующего охранника, с которым я попытался бы поговорить. Так я приблизился к следующей будке, и снова был удивлен видом охранника. Это был не другой служитель, а юная леди, около 25 лет.

"Мисс, могу я задать вам несколько вопросов?" — спросил я.

"Конечно. Чем я могу помочь вам? — сказала она снисходительно. — Вы отец одного из этих детей?"

"Нет, — ответил я. — Я — писатель". Каким-то образом я знал, что это был тот ответ, который должен был дать ей. Как я и ожидал, это привлекло её внимание.

Не желая допустить ту же самую ошибку, которую совершил со служителем, сказав, что он стоял в "будке для охранников", я спросил молодую леди, почему она стояла в "этом месте". Её ответ был непосредственен, и она казалась удивленной тем, что я не знал.

"Я — школьная учительница, а разве вы не считаете это естественным, находясь в школе ?"

"Итак, это — ваша школа", — ответил я, указывая на будку для охранников.

"Да. Я здесь уже в течение трех лет. Я могу быть здесь всю оставшуюся жизнь. Я так сильно люблю то, чем я занимаюсь". Это последнее замечание было настолько механическим, что я понял, что обнаружу что-нибудь, если "надавлю" на неё.

"Что вы преподаёте? Это должно быть очень интересно для вас, поскольку вы рассчитываете провести здесь оставшуюся часть своей жизни, занимаясь этим".

"Я преподаю общие науки и общественные занятия. Это моя работа —формировать философию и представление мира в этих молодых умах. То, чему я учу их, ведёт и направляет их всю остальную часть жизни. А что пишете вы?" — спросила она.

"Книги. Я пишу руководства", — пояснил я, предупреждая её следующий вопрос. Я, так или иначе, знал, что если бы сказал: "Книги для христианского руководства" , наша беседа закончилась бы. Она выглядела ещё более заинтересованной после моего ответа.

"Руководство — важный предмет, — заявила она также снисходительно. — Изменения происходят настолько быстро, что мы должны иметь правильные инструменты руководства, чтобы регулировать эти изменения в правильном направлении".

"Какое же это направление?" — спросил я.

"К преуспеванию, которое может придти только через мир и безопасность", — она ответила так, как будто была удивлена, что я задал этот вопрос.

"Я не хочу оскорбить вас, — продолжал я, — но я заинтересован вашими взглядами на это. — Какой же лучший путь для достижения этого мира и безопасности, как вы думаете?"

"Через образование, конечно. Мы, все вместе на этом космическом корабле, называемом землёй, сообща должны достичь этого. Через образование, мы помогаем массам перейти от их пещерного состояния и племенного сознания к пониманию того, что если мы все сделаем свою часть работы для общества, то будем процветать все вместе".

"Это интересно, — ответил я, — но мы не все одинаковы. Также интересно, почему все люди там, внизу, становятся даже более разобщёнными и разделёнными , чем ранее. Как вы думаете, потребуется ли какое-то время, чтобы стало возможно хоть немного изменить вашу философию?"

Она смотрела на меня в изумлении и волнении, но, очевидно, не потому, что предположила на мгновение, что то, что я сказал, было правдой.

"Сэр, вы полностью ослепли?" — ответила она наконец.

"Нет, я верю, что вижу весьма хорошо, — ответил я. — Я только что ходил среди людей и никогда не видел такого разделения и враждебности между различными группами людей. Поэтому мне и кажется, что противоречий между ними больше, чем когда-либо".

Я мог бы сказать, что мои заявления были подобно ударам по лицу этой юной леди, Это было так, как будто она не могла поверить, что кто-то будет даже говорить такие вещи, и ещё меньше веря, что есть хоть какой-то шанс того, чтобы это оказалось правдой. Так как я наблюдал за ней, то мог бы сказать, что она была настолько слепа, что могла видеть только меня. Она была в такой высокой башне, что не имелось никакого способа увидеть людей внизу. Она действительно не знала того, что происходило, но искренне думала, что видела всё.

"Мы изменяем мир, — сказала она с очевидным презрением. — Мы изменяем людей. Если всё ещё есть люди, действующие подобно зверям, как вы описали, мы также изменим их. Мы будем господствовать. Человечество будет господствовать".

"Это очень ответственно для того, кто так молод", — заметил я.

Она возмутилась после этого заявления ещё больше, но, прежде чем смогла ответить, показались две женщины, направляющиеся к дверям будки по верху стены. Одна была чернокожей женщиной, около 50 лет, а другая была очень хорошо одетая белая женщина, вероятно, лет 30. Они говорили друг с другом, пока шли, и выглядели уверенными в себе, с чувством собственного достоинства. Я сказал бы, что они могли, очевидно, видеть, потому что достигли верха стены.

К моему удивлению, молодая школьная учительница схватила своё оружие и вышла из будки навстречу им, очевидно, не желая подпускать этих женщин ближе. Она поприветствовала их с напускной весёлостью и очевидным превозношением, которыми она, казалось, хотела произвести впечатление на них. К моему удивлению, эти две женщины стали робкими и чрезмерно почтительными к той, кто была так молода.

"Мы пришли, чтобы спросить кое о чём, чему учат наших детей и что мы не понимаем", — набравшись храбрости, заявила чернокожая женщина.

"О, я уверена, что теперь так много преподаётся того, что вы не понимаете", — ответила учительница унизительно.

Женщины не отрывали глаз от оружия учительницы, которое она держала так, чтобы они постоянно помнили о нём. Я стоял рядом, поражённый всей этой сценой. Учительница повернулась и нервно посмотрела на меня. Я мог бы сказать, что она боялась того, что я мог бы сказать что-нибудь этим женщинам. Показав мне оружие, она потребовала, чтобы я уходил. Женщины смотрели, желая увидеть того, с кем она говорила, и я понял, что они не могли увидеть меня. Их ослепил страх.

Я крикнул женщинам, умоляя их быть храбрее и поверить тому, что они чувствовали в своём сердце. Они посмотрели в моём направлении, как если бы услышали какой-то шум. Они также потеряли и свою способность слышать. Увидев это, молодая учительница улыбнулась. Теперь она нацелила своё оружие на меня и свистнула в свисток. Я чувствовал, что она понимала, что я был наиболее опасен.

Я знал, что не мог дожидаться того, кого бы там она ни призывала своим свистком. Я также понял, что если бы я всего лишь немного шагнул назад, то был бы в безопасности, потому что она была настолько слепа. Я оказался прав. Я отошёл, она же закричала, засвистела в свисток и, наконец, настолько разгневалась, что начала стрелять в этих двух женщин.

Пока я стоял на стене между двумя постами охранников, задаваясь вопросами обо всём увиденном, то почувствовал присутствие Мудрости.

"Ты должен возвратиться на тюремный двор. Я буду с тобой. Знай, что ты имеешь зрение, чтобы избежать любой западни или оружия. Помни, что только страх может ослепить тебя. Так как ты идёшь в вере, что Я с тобой, ты будешь всегда видеть, какой дорогой пойти. Ты также должен быть осторожен, показывая, что ты можешь видеть только тем, к кому Я веду тебя. Зрение — это то, чего стража боится более всего. Я знаю, что ты хочешь задать Мне много вопросов, но лучшими ответами на них будут переживания, которые ты получишь во дворе".