| Алтай - жемчужина Сибири | Ссылки: |
Автор:В сегда, когда я слышу или произношу слово "Алтай", то даже вижу его сине-лиловый цвет с белыми краями. И, конечно, для всех языков и народов должно быть понятно ласкающее, музыкальное созвучие этого слова - Алтай! - ибо оно звучит, как "Родина". И как будто для всех народов, сто лет тому назад, русский поэт Алексей Хомяков написал эти три прекрасные строки:
Дик и страшен верх Алтая,
Вечен блеск его снегов, -
Там страна моя родная...
Чем дольше живу на свете, тем больше вижу стран земного шара, чем дольше ухожу от синего Алтая, тем все величественнее встают передо мною его массивы, тем неизъяснимее упоение думать об этом крае, и потому не могу говорить или писать о нем без восхищения духа. И не потому, что Алтай - родина моя, а именно потому, что он родина всего человечества, он -колыбель мира, он -колокол земли, а потому и имя его так благозвучно, как мощный колокольный звон: -Алтай!
Да и стоит он на земле как раз посреди самого большого материка, в самом центре Азии, распростерши свой хребет-крылья: правое -через Саяны и Байкал к соединению океанов Тихого и Ледовитого, левое -через Тянь-Шань и Памир к священным Гималаям и к соединению морей Каспийского и Черного. Юго-восточные склоны его уходят в Монголию, Китай, Тибет и Индию, а северо-западнее простираются через всю Сибирь к Ледовитому океану и Уралу. И семнадцать вестниц -семнадцать алтайских сестер -великих горных рек шлет он на равнины сибирские, чтобы наполнить непрерывной и извечной глубиной три величайшие реки -Иртыш, Обь и Енисей, которые питают и дают жизнь почти всей неоглядной Сибири и, полные и еще более многоводные, уходят в безбрежный океан.
Не напрасно алтайский народ поет:
- Блестишь ты, Алтай,
Как девятигранный алмаз
Девять главных высот в разных концах Алтая возвышаются, сверкают вечными снегами, а именно, хребты: Катунский, Чуйский, Чулышманский, Сайлюгемский, Нарымский, Коргонский, Ивановский, Холзунский и Абаканский.
Но всего на Алтае высот с вечными снегами двадцать одна, то есть, кроме перечисленных девяти, еще двенадцать так называемых белков: Анынские, Салаирские, Бухтарминские, Ануйские, Чергинские, Бащелакские, Тигирекские и Карлыканские. Лишь на немногих из этих высот в конце июня и в июле, и то лишь с южной стороны, не видно вечных снегов. Зато с севера они всегда и на всех этих высотах видны и в даже знойное лето. На многих высотах залегание вечных снегов настолько значительно, что они спускаются ниже пяти тысяч футов и не успевают за все лето растаять.
Выше же семи тысяч, то есть за пределами леса, снега образуют ледники, и поверхность которых достигает больших пространств. Иногда площадь ледников Катунской гряды -десять, пятнадцать квадратных километров.
У Чуйского тракта, в истоках Чаган-Узун, есть ледники свыше двенадцати квадратных километров. А на вершине Белухи общая поверхность оледенения семи главных и десяти второго пояса ледников свыше семнадцати квадратных километров.
Все это величие высот и разнообразие их расположений и сплетений не поддается описанию. Но стоит подняться на самую небольшую высоту, как откуда-то ваш взор ослепит белизна, сверкающая в той или иной ближайшей т вас части края. И чем выше поднимаетесь вы, тем причудливее развертывающаяся перед вами панорама. Чем шире раскрывающийся простор, тем лиловее даль и тем неожиданнее возникают в разных местах белые высоты. Порою, они скрыты облаками, но в ясную погоду вы принимаете за них какой-нибудь хребет, причудливо сплетающий небо и землю. Когда же тучи плавают на половине высоты, вам кажется, что целая белоснежная гора подхвачена на облака и уплывает и уплывает от ваших взоров в неизвестную дымчатую даль.
И всюду перед вами целый ряд иных миров. Вот, под ногами глубокая темно-зеленая долина, за нею -первый план, реальный и видимый. Тут же, за впадиною гор, -склон, окрашенный голубою дымкой, словно покрыт он тонкой легкой и прозрачной сеткой. Дальше, сети гуще и темнее, и, наконец, совсем вдали -темно-лиловые, застывшие в могучей зыби и залитые серебристой синькой окаменелых волн.
О, если бы только люди могли быть достойны данными им дарами природы! Если бы им удалось когда-нибудь возвысить свою жизнь до тех сверканий белизны и святости, которые блистают на высотах, - как зацвела бы жизнь нашей планеты, с какой неизреченной красотой засияла бы корона двуглавой заоблачной царицы Алтая Белухи, прозванной алтайским народом Престолом Бога.
В одном из заводов Алтая, в отделе образцов руд и металлов хранились серебряные подковы и серебряные шины с колесницы. Предание говорит, что в начале разработки горных богатств Алтая один из начальников, ожидая на заводе Великого князя, приказал оковать серебром колеса новой колесницы и подковать серебряными подковами шестерку лошадей, на которых будет встречен великий гость.
Но Великий князь из-за плохих дорог на этот именно завод не попал, а проехал мимо.
Горе начальника не поддавалось описанию, а рудник, в котором было добыто серебро для колесницы, был прикрыт "из-за убыточности". Начальник был переведен в другое место, а экипаж хранился на заводе, пока не были расхищены его серебряные части. Теперь же, после многих войн и революций, вероятно, и подковы и шины ушли с завода. Но когда мы знаем, что в одном Зыряновском руднике серебра добыто свыше шестидесяти тысяч пудов, гордая расточительность старинного начальника становится понятной. Недаром эта расточительность повлекла за собой убыточность Дела и закрытие рудника. Начальник имел основание быть расточительным, так как знал, что скрыто в рудниках Алтая, но не умел лишь взять несметных кладов. Очевидно, время бережет их для более светлого будущего. В южных склонах Алтая, по левую сторону Иртыша, близ Семитавских гор имеется открытый в 1906 году горнопромышленником Часовниковым рудник "Удалый". Около него в свое время было много разговоров вот по какому поводу. В конторе рудника в стеклянных шкапах красовались образцы золотоносных руд. Это глыбы пуда в два и более, в которых золото было три части и лишь одна часть кварца. Но оказалось, что в самых шахтах выработка руд была сделана так, что главные сокровища оказались в столбе пород, держащих на себе все подземелье. Или надо было брать столб золота и рисковать завалом всех шахт, или же устраивать огромной ценности технические сооружения, прежде чем взять золото. Между тем, благодаря явному богатству дела, хозяева менялись, а решение приступить к затратам и новым сооружениям все откладывалось. Огромный массив золота заколотили досками, чтобы служащие и рабочие не расхищали по кусочкам, а шахта между тем все более грозила обвалиться...
Так этот рудник и остался до войны по-настоящему не оборудованным. Как будто все та же светлая судьба, оберегая будущее, показала, каковы бывают залежи сокровищ на Алтае, но взять их не позволила.
— "Ждите лучших времен. И умейте взять сокровища для лучших назначений!".
В свое время и в другом месте мы уже беседовали, что по описанию ученых-геологов на севере Алтая в Кузнецком каменноугольном бассейне залежи угля простираются на 400 верст в длину и до 100 верст в ширину, то есть на пространстве около 40000 квадратных верст лежат многослойные ярусы угленосных пластов. Общее количество угля исчисляется в 120000 миллиардов пудов. Так как теперь добыча угля в Кузнецком не превышает и ста миллионов, то при такой выработке угля хватит на один миллион и двести тысяч лет. И если техника добычи будет улучшена в сто раз, и тогда угля хватит на 120000 лет.
После таких космических исчислений и возможностей Алтая как-тс не хочется никого убеждать насчет скрытых в его недрах материальных. еще неведомых сокровищ.
Лучше побеседуем о сокровищах его, которых нельзя или не следует исчислять масштабами человеческой корысти.
В юго-западном углу Алтая, как раз там, где горы переходят в легкий холмы, а дальше в гладкие равнины, есть прелестный уголок — Колыванское лесничество.
Как бы желая повторить весь Алтай в миниатюре, здесь, в районе од. ного лесничества на пространств
е каких-либо 1000 квадратных верст, горы реки, озера и леса образовали дивное сочетание и разнообразие всего того что в целом и великом представляет собой весь Алтай.
Только вечные снега не удерживаются в течение всего лета на величе- ственной высоте горы Синюхи, имеющей однако свыше 6000 футов. Но зато они блистают с высоты соседнего Тигирецкого хребта.
Здесь течет бурная и голубая, порожистая река Белая, проложившая путь мимо Синюхи, и лежит дивное, огороженное с востока причудливыми гранитными скалами Колыванское озеро, граничащее с запада с безбрежной равниной. Здесь же, около деревни Саушки", на полях стоит скала "Фараон", или "Египетский царь с царицей": величественное сочетание в одном камне двух характерных образов — мужского и женского. И сосновые, и пихтовые, и лиственничные леса, и бурные потоки в голубых ущельях, и Очарованные скалы, похожие на головы богатырей, и, наконец, чудо природы, сказочное озеро Белое, вправленное в раму из красивых холмов у подножия горы Синюхи". Оно овальное, и посреди него маленький овальный островок, с группой пирамидальных пихт, как будто вставший из глубин " недостроенный город-храм. Купание в этом озере целебно, и настолько воды его ласковы, что люди, раз искупавшиеся в этом озере, помнят это ощущение как самую большую радость. Чудо это простое: в Белом озере есть радий.
С противоположной стороны горы Синюхи у большого пруда приютилась Колыванская шлифовальная фабрика. Простые труженики, десятками лет шлифующие разные камни, с улыбкой вам расскажут всю тяжелую и пеструю историю добычи алтайских камней-самоцветов...
Много былей, похожих на вымыслы, услышите вы там и почтительно поклонитесь великому труду — терпению алтайских мастеров по камню. И восхититесь безграничной многоцветностью волнистых яшм, порфиров, розовых кварцев, агатов, халцедонов и дымчатых топазов... И если у вас хватит терпения и труда, вы можете пойти за сорок верст на Тигирецкие высоты и там набрать этих камней столько, сколько сможете поднять и унести... А если вы подниметесь долиной реки Белой к вершине реки Чарыш, вы там увидите в небо упирающиеся горы — залежи многообразных, красных и зелено-волнистых яшм. Еще не так давно отсюда на гигантских санях толпы крепостных рабочих по двести и по триста человек на себе под песню и удары кнутов тащили на Колыванскую фабрику колоссальные камни, из которых шлифовались колонны лучших храмов в Петербурге и саркофаги для русских и иностранных императоров. Саркофаг из красного порфира, в котором покоится Наполеон в Париже, сделан именно на этой скромной фабрике. Так, лишь в одном уголке Алтая целыми горами хранятся сокровища красот, едва распочатых. Легко представить будущее, когда весь Алтай найдет достойную оценку всех его сокровищ и когда вчерашние подневольные рабы станут здесь разумными хозяевами жизни. И не гробы для императоров, а яшмовые дворцы-храмы для всенародной радости будут возникать на склонах и на высотах Алтайских rop. Не под бичами принуждения, а под звуки гармонических напевов будет расцветать здесь созидающий труд. И камни-самоцветы, и серебро, и золото, и сотни сортов алтайских горных, полевых и луговых живых цветов, и нерукотворные картины в рамах светлых окон, и музыка речных потоков, и благоухание лесных смол — все это должно облагородить и украсить, укрепить и преобразить всю жизнь грядущих поколений на Алтае.
И многие иные нерукотворные сокровища издревле бережет в своей природе великий Хан-Алтай.
Сокровища эти воистину благословенны. Даже хищность зверя укрощается, когда курение алтайских трав и ягод" просветляет темные желания. Нередко люди видели алтайского медведя мирно спящим в густых зарослях малинника, как невинное дитя природы. Только не пугайте и тихо отойдите. Вы можете даже увидеть его за необычайным делом: если он случайно, при неловком движении задел неотколовшуюся и певучую щепу на поваленном старом дереве, то он остановится, послушает и повторит движение, чтобы щепа вновь пропела. И так может он стоять часами и наслаждаться музыкой дребезжащей щепы...
И не раз рука охотника не поднималась на медведицу, когда она учила своих неуклюжих первенце в ходить по поваленному дереву через ручей или когда, почесываясь и разинув рот от наслаждения свободой и материнским счастьем, любовалась игрой детенышей где-либо на мягкой траве под могучим кедром.
Как в великом заповедном царстве обитают здесь и горные архары, падающие с высот на свои крутые крепко-каменные круглые рога, и красивые лоси, и маралы, и стройные серны, и горные козлы, и нежные антилопы, и многочисленные табуны диких или одичавших лошадей.
Своим особым бытом живут здесь в горах, в норах и в россыпях зоркие куницы и лукавые синицы, домовитые богатые бобры и застенчивые соболя, бесчисленное воинство пушистых белок и вышивающие мелким бисером по снегу горностаи. И только волк не любит подниматься на высоты и довольствуется своим голодным рысканьем в подгорных долинах.
А какое обилие и разнообразие бывает на Алтае певчих птиц! Какие хороводы водят на холмах тетерева! Какими вереницами летают над горами журавли и гуси! Какой сплошной каймой покрывают берега озер варнавки, утки, шилохвость и кулики всех пород и красок, в особенности когда начинается их весенний перелет через Алтай в другие страны. Ибо нет для них более сытого и более безопасного отдыха, как высокие, необитаемые реки и чистые озера гор Алтайских.
Весной же, во время хода рыб в вершины рек для метания икры, вы можете увидеть некоторые устья горных речек как бы перепруженными рыбой — так густо, так страстно и бесстрашно поднимается тогда все рыбье царство к самым светлым, к самым горным истокам вод во имя продолжения новой жизни. В это время приезжают к устьям речек рыбаки и не ставят сетей или ловушек, а просто черпают рыбу особыми черпаками, и берут столько, сколько смогут увезти горными тропами на вьюках позади своих седел.
И не обилие ископаемых и самоцветов, зверей и птиц, рыб, цветов и трав, и леса, но именно непередаваемая полнота и первобытность, чистота и девственность, и гармоничность всей этой многообразной жизни и природы останавливает здесь ваше внимание.
Недаром даже не поэт, а строгий путешественник Козлов" заносит в свой дневник: "24 марта вдоль долины пронесся лебедь-кликун (Sygnus Musicus), огласивший тихий воздух дивной мелодией".
Да и где же лучше может жить и славить своей песней дивную природу лебедь, как не на сказочных и тихих горных озерах полупустынного Алтая?
Только там же может жить и лебедь духа человеческого, лебедь истинных красот и настроений чистоты и святости.
Непрерывная и вечная текучесть вод Алтая нагляднее всего напоминает нам о непрерывности цепей человеческого бытия.
Так же, как каждая капля воды, в грязи ли она или в облаках, не имеет ни начала ни конца своего существования и в то же время является частицей океана, так и каждый человек, как бы ни было случайно или кратковременно его явление в мире, есть звено какой-то непрерывной нити, уходящей в глубь тьмы тысячелетий как прошлого, так и будущего.
Непрерывная и неизменная текучесть вод Алтая как бы подтверждает то, что именно отсюда стала развиваться первая семья человеческого общежития, и именно отсюда, с южных и восточных склонов Алтая и с равнин Семиречья, стали растекаться по всему миру человеческие расы, подвергшиеся изменениям в зависимости от условий жизни в иных местах земного шара.
Конечно, мы утратили чутье к прошедшему, и память наша стала очень коротка. Ее едва хватает на нашу собственную жизнь, и даже наша научно собранная, исторически накопленная память едва угадывает прошлое за сотни лет. Жизнь же нашу, то есть жизнь наших предков, отделенную от нас тысячелетиями, мы можем постигать только догадкой и разноречиво понимаемыми жалкими остатками минувшего.
Между тем, что значит ряд тысячелетий для гранитных великанов- гор Алтая, бывших свидетелями не только непрерывной песни и текучести животворящих вод, но и непрерывного прохода мимо них неисчислимых поколений человеческих племен и рас, кружившихся вокруг Алтая точно так же, как текут и испаряются и вновь дождем и снегом падают на землю его воды.
Какая и поныне многокрасочная радуга племен обитает на Алтае и вокруг него, несмотря на беспрерывные и коренные их перемещения и смены, памятные даже нам.
Помимо крепкого и самобытного племени великороссов, овладевших Алтаем не более двухсот пятидесяти лет назад, в горах Алтая и на всех его склонах и долинах уживаются не менее семнадцати разных народов, представителей почти всех рас земли, говорящих не менее, нежели на тридцати трех языках и наречиях. И где — где по земному шару нет этих калмыцки углубленных, узких глаз и выдвинутых скул сынов Монгольского Алтая? И где, в каких трудах антропологии не упоминается этот корень алтайско-угорских народов, пославших своих воинов во все концы земного шара, и с древними завоевателями европейского материка, и с орденами Атиллы и Батыя, и с полчищами Чингисхана и Тамерлана, и в кочевых лавинах русских скифов, и, наконец, с конницами сильного казачества сибирского, уральского, донского и украинского?
Наконец, вглядитесь в лица всех народов мира, и в каждом вы найдете черты той алтайской высшей расы с длинной головой, высоким носом, желтыми (белокурыми) волосами и гармоничным, стройным телом, которая оставила глубокий след во всех народах Азии и которая, перед своим исчезновением там, носила имя дин-линов. Эти самые дин-лины, оказывается, были наиболее похожими на современных европейцев, нежели большинство европейцев походят ныне сами на себя.
Одним словом, лишь в самые последние годы антропология и палеонтология приблизились к установлению места на земле, откуда пошло расселение народов по всему земному шару, и этим местом настойчиво называются окружающие Алтай горы и степи, включая Забайкалье, верховья Иртыша и частью Туркестан. Отсюда постепенно люди расселялись в разных направлениях по лицу земли. Геологи совсем недавно на южных склонах Алтая, именно в долинах Бухтармы, открыли остатки полутропических растений, как мирт и лавр, и тем самым установили, что на заре развития человеческой цивилизации юг Алтая был самым теплым и благодатным краем на земле.
Конечно, в свое время все это будет установлено с максимальными подробностями и, может быть, доказано, что и рай, и первая семья Адама были именно на южных склонах Алтая, где, по крайней мере у киргизов, и до сих пор слово Адам означает "человек". Но мы пока что постараемся быть как можно ближе к нашей эре и хотя бы кратко проследить за смутным узором человеческих блужданий и смешений именно около Алтая, как около колыбели человечества.
По свидетельству знаменитого биолога Топинара в Центральной и Северной Азии, то есть как раз в районе алтайских склонов, некогда очень давно существовала раса с зелеными (голубыми) глазами и рыжими (белокурыми) волосами, относящаяся к разряду высшей, то есть длинноголовой расы, населявшей некогда Алтай.
Раскопками, произведенными в 1883 году сибирским археологом А.В. Адриановым, установлено, что в Саянском отроге Алтая была продолжительная стоянка длинноголовой расы, которая по предположению ученых (Г.Е. Грум-Гржимайло. Сборник в честь Г.Н. Потанина. "Белокурая раса в Средней Азии", 1909) имела свои стоянки также и в Забайкальских отрогах, по реке Селенге, где крайняя длинноголовая раса столкнулась с крайней короткоголовой расой и была постепенно вытеснена частью насильственно, а частью путем скрещивания, в результате чего получилась к нашей эре среднеголовая раса, которая постепенно рассосалась в разных племенах древнемонгольского типа. Как показывают те же раскопки, произведенные в различных предгорьях Алтая, древнейшие алтайцы принадлежали к длинноголовой высшей человеческой расе, что доказывается как конфигурацией их черепов, так и гипсовыми масками, из коих некоторые отличались изумительной красотой (Г.Е. Грум-Гржимайло. Сборник в честь Г.Н. Потанина. "Белокурая раса в Средней Азии", 1909).
Существование в средней Азии племен с белокурыми волосами и roлубыми глазами подтверждается, и даже исторически установлены их наименования, именно: усуни, хагясы, дин-лины и бома. Но усуни были уже смешанный народ; хагясы были смешаны с дин-линами, а бама, жившие на северо-западных окраинах Алтая и одно время покорившие динлинов, оставались наиболее чистой расой и усилили собой кровь дин-линов, сохранивших белокурый цвет волос и голубые глаза.
Дин-лины и бома, временно владевшие нынешними Барабинскими равнинами в древнезападных частях Алтая, кочевали и по южным окраинам Гоби и, главным образом, в Индокитае, и во всей внутренней и Средней Азии.
Воспоминание о белокурых людях с удлиненной головой и возвышенным носом особенно отчетливо сохранились в Китае, которым эти люди в 1122 году до Р.Х. даже овладели и дали ему династию Джоу. Дин-лины имели сердца тигров, отличались воинским искусством, удивляли китайцев своим мужеством в боях и очаровывали их своими песнями. Когда позднейший император Китая Тоя-Цзу услышал одну из их воинственных песен, то он воскликнул: "С этой именно песней Ву-ан одержал свою победу" и приказал обучить этой песне своих музыкантов.
Но вот во время избиения в государстве по приказу императора Ша- Инь "всех до единого хуннов" было истреблено множество китайцев с возвышенными носами, то есть именно китайцев из рода дин-линов.
Тем не менее дин-лины продолжали существовать в Азии, и в 206 году до Р.Х. "человек по имени Гоа-ди, имевший орлиный нос, широкий лоб и одаренный обширным воображением", основал китайскую династию Хань.
Дин-лины были свободолюбивым, подвижным народом, их охотно приглашали разные правители для наведения порядков и для усмирения восстаний, и отряды их часто уходили в разных направлениях Азии: в сторону Байкала и Урала и в сторону Брахмапутры и Ировадди в Индии.
И у берегов Байкала, и на склонах Алтая они вновь появились в V веке до Р.Х., когда на Алтае были уже тюрки, смешавшись с которыми дин-лины скоро стали называться уйгурами, и китайцы так их и зарисовали на своих изображениях: с толстыми носами, большими глазами, с длинной растительностью на лице и голове и с серьгами в ушах.
Ныне прямыми потомками дин-линов называют корейцев, но косвен- но их кровь смешалась с многими алтайско-угорскими народами. Кровь белокурых унаследовали даже киргизы. Вообще белокурые люди довольно часто встречаются вокруг Алтая, в особенности среди енисейских инородцев, где много типов их как бы европейского происхождения. Антрополог В.К. Анучин встречал их даже среди остяков, а некоторые ученые, как Бартольд, Радлов, Ядринцев и др., утверждают, что не только часть киргизов, но и некоторые другие инородцы, живущие в верховьях Енисея и в Кузнецких отрогах Алтая, происходят частью от славян и частью от европейцев. До такой степени близко столкнулись или смешались отпрыски этой древнейшей белокурой расы. И есть данные предполагать, что древние северные викинги — варяги и славяне являются никем иным, как наиболее чистыми потомками динлинов и бома. В особенности это устанавливается сложностью обрядов похорон, существовавших у дин-ликов и древних европейцев. Те и другие хоронили своих умерших во временные могилы. Потом, когда оставались одни кости, они соскабливали с них мясо и периодически устраивали общие похороны, устраивая обширные курганы и совершая на них общие поминки — тризны.
По свидетельству ученого Тореля Средняя Азия является прародиной арийской расы, которая имеет связь все с той же рыжеватой расой динлинов и бома, отпрыски которой удержались в Тибете, в юго-западном Китае, в глухих ущельях Гималаев, в Амбо, в Лавранском монастыре, в Монголии и, наконец, в долине верхней Ировади в Индии, где китаец Вэй-юан, составлявший план обороны Китая от Индии, нашел племя рыжеволосых (или желтоголовых) дикарей. Наконец, совсем недавно описывалось племя черных лоло со всеми данными арийской расы, жившее в Индокитае и удивлявшее китайцев ростом, красотой и способностью взбираться на горы.
О них говорится, что они примешали белой крови в чистую желтую расу и что они были индивидуалисты, рыцари, охотники и никогда не привязывались к своей родине. "Любя самостоятельность, они не уживались в больших общинах, а предпочитали малые группы, управляемые старшинами. Они не выносили деспотизма, — говорит о них Торель, — но и сами никогда не были деспотами ни в семье, ни в кругу своих рабов и воинов. Также они не были чувственны, и потому моногамия составляла первичную и основную форму их браков".
Что касается религии, то и в нее они, вместе с другими пришельцами, внесли натурализм и культ героев, и благодаря им в древнем Китае изменилось представление о Шан-ди, высшем Боге-мироправителе.
Наконец, язык дин-ликов китайцы называли птичьим за преобладание в нем шипящих и свистящих звуков, и, может быть, это обстоятельство наиболее всего роднит дин-линов с европейцами и, в особенности, с древними славянами.
Таким образом, опять-таки приходится сказать, что если бы мы обладали лучшей памятью и более последовательными научными данными, быть может, нам удалось бы установить, что не только все народы Азии, но и ныне духовно и психологически отделившиеся от нее европейцы и американцы в сущности сыны все той же Азии, но под влиянием времен, особенностей борьбы за существование и климатов спутавшие нити бытия и общность первородины. Во всяком случае, едва ли хоть один из существующих народов сможет доказать, что его национальность чистейшей крови и что его первоначальной родиной было именно то или иное им излюбленное место. Поэтому будет правдивее всего, если мы предположим, что источник рас один, все расы много раз перемешались и прародиной всех народов были те самые теплые и сухие, самые плодородные и высокие острова земли, которые устояли после всемирных катастроф с остатками живых существ. А такими островами на земле после потопа несомненно были азиатские высоты и среди них Алтай с его отрогами.
П ервым из европейцев на памяти наших столетий явились на поклон Алтаю русские славяне. Этот приход славян на высоты Азии является глубоко знаменательным и символичным, ибо он не таил в себе завоевательных целей и не носил характера военного похода или вражды к туземным народам. Русские люди пришли на Алтай, буквально влекомые издревле прослышанной легендой о святости алтайских Белых вод и побуждаемые искренним религиозным чувством о спасении своей души.
Еще накануне великой войны, попав в некоторые потаенные углы Алтая, особенно на южные склоны его гор в долины рек Убы и Бухтармы, вы неожиданно увидели бы здесь, на высоте и в сердце Азии, жизнь целого народа в совершенно исключительных условиях седой московской старины, какой уже нельзя было встретить даже в центре великой славянской России. И замечательно, что русские славяне одновременно пришли как на Алтай, так и в Забайкалье, на реку Селенгу именно с одинаковыми побуждениями — сохранить древние основы их религиозного начала, начала того общежития на Руси, когда религия управляла целым государством, повелевала царям и правителям, и когда "Господа ради" старцы и юноши искали уединения в глухих лесах и на горах, и когда их скиты и починки вырастали в великие монастыри, в посады и целые большие города.
Также знаменательно и то, что в течение двух столетий сюда, в глухие горы и леса Алтая, пробирались не только ищущие Белых вод, но и гонимые за старую веру, а также беглые от тяжкой подневольной жизни, от каторжного непосильного труда в шахтах и от прочих степеней насилия над совестью и волей человека.
В поисках потаенных мест для уединения или насаждения религиозного благочестия русские славяне в виде калик перехожих и нищих, в виде горбунчиков и звероловов появились в предгорьях Алтая еще в самом начале восемнадцатого века, и называлось это "уйти в Камень", или "Уйти в скиты на Беловодье".
Отшельники-славяне, пробравшись в "Камень", поселялись в наиболее глухих и красивых ущельях, и спасение своей души соединяли с созерцанием чистой девственной природы, стараясь подражать во всем святым подвижникам.
Обилие голубых, быстрых и говорливых рек, высоких причудливых гор, покрытых непроходимыми лесами и лугами с многочисленными, постоянно меняющимися цветами, — все это делало в глазах отшельника Алтай обетованным местом, земным раем. И люди, окруженные лишь птицами да дикими зверями, обвеянные безлюдием и тишиной, чувствовали близость Бога и полную неприкосновенность и защиту от насилия своих же братьев, а также столь необходимое им удаление от всякой суеты греховной. Потому даже злодеи и преступники, уединившиеся в горах Алтая, неожиданно превращались в мягких благоговеющих людей и мужественно переносили тяжелые лишения, одиночество, тревоги и страх за жизнь, пока с течением лет находили и увлекали в свое уединение и женщин, чтобы зажить очагом, семьей и общиной.
И вот когда такая община, скованная единой волей и верой, строила в горах свой первый маленький бревенчатый храм — часовню, летописец мог с уверенностью занести в свой свиток, что вековой уклад славянства на многие века утверждается в далекой Азии и что в заплечной котомке простой скитник вместе с медным складнем-иконой занес на великую гору Алтая весь тяжелый груз труженика-пахаря и скотовода и все радости мечтателя, взыскующего и нашедшего святое место для своих молений.
Тяжко было первым русским поселенцам на Алтае. Без хлеба и без соли, без оружия и без одежды, даже без топора, они часто вели звериный образ жизни, питались травами и ягодами, и даже с голода варили свои старые кожаные котомки, но все-таки они не выходили из своих ущелий на русские границы в течение многих лет, ибо дома их ожидало наказание и новые насилия и унижения. И трогательно здесь отметить, что тогда они предпочитали обращаться со своими нуждами к ближайшим китайским чиновничьим пикетам, принося им шкуры белок или выдр как знак покорности. И китайцы не только снабжали их всем необходимым, но даже давали им для разведения часть скота. Но, так или иначе, к половине XVIII века в Бухтарминском крае была уже целая сеть первых русских деревень, от двух до семи избушек в каждой. А к началу XIX века там уже было целое маленькое вольное государство, присоединенное в 1792 году Императрицей Екатериной II к России. А еще через сто лет, то есть к нашим дням, на Бухтарме и на Убе и в верхнем течении Катуни, и за пределами Чуи и Чулышмана, и во многих долинах рек Урянхая и Саянов и Тарбагатая русские внедрились как главенствующее племя. И так как русские хорошо уживаются с многочисленными местными народами, то уже считают весь Алтай своим, российским, как это, впрочем, способны делать все завоеватели или даже хорошо устроившиеся и зажившиеся в гостях пришельцы, часто забывая, что не горы и не реки принадлежат человеку, а человек есть принадлежность рек и гор или долин, и то лишь как песок или сыпучие листы, которые должны покорно следовать по воле быстрого течения времени.
Алтай считают собственным все местные народы, и то не сообща, а каждый по отдельности, и каждый это вправе делать, как, скажем, вправе каждое живое существо считать принадлежащей ему всю вселенную.
Между тем народов и племен на склонах и в горах Алтая так много, что трудно разобраться, который из них может называться наиболее старинным или коренным, который пришлым, смешанным или временно проходящим. Кроме того, каждый из этих племен и народов настолько малочисленен, что нередко его можно просчитать или принять за отдельную общину соседнего с ним племени.
Начиная с южных предгорий и соседних заиртышских степей около Алтая обитают кара-корейцы, сарты и бухарцы, джунгары, узбеки, таранчинцы, татары, кара-киргизы и киргизы разных родов, кочевья которых простираются далеко в глубь гор и на восточные и западные склоны Алтая.
Минуя самое ныне могущественное и самое деятельное на Алтае русское племя, частью уже смешанное с местной киргизской и тюрко-монгольской кровью, в особенности среди казаков и североалтайских крестьян, на склонах rop и в долинах рек на северо-западной части Алтая обитают племена: сойоты, теленгиты, бельтиры, сагайцы, чода, ичеге, сарыглар, койбылы, карагасы, таясы, каргинцы, качинцы, сары, кобый, томнар, кый, черневые татары, или чиш-кижи, ишарцы, или шор-кижи, и многие другие, имена и язык которых еще точно не установлены. К юго-востоку, на отрогах Монгольского Алтая, обитает целый куст разных племен, имеющих пока общее имя урянхайцев, но в действительности имеющих множество отдельных разветвлений на рода и племена.
Наконец, в самом центре rop, прорезанном долинами Чуи, Катуни, Коксу, Чулышмана и долинами притоков этих рек, обитают те самые тюркокалмыки, или люди ойротской кости, которые называют себя алтай-кижи, то есть первородными детьми Алтая, и которые до 1757 года составляли вокруг Алтая обширное самостоятельное государство Джунгарию с четырьмя племенами во главе: Чхарес, Хойт, Хошох и Торгоут. После великой войны с Китаем (1755-1757 годы) Джунгария как государство погибла, и часть ее подпала под охрану России. В это время в горы Алтая пришло, по данным Колыванского завода, 22831 калмыков, которые и стали кочевать по долинам рек Ини, Белой, Маралихи, Бии, Убе и Ульбе, то есть в пределах русских границ того времени.
Эти народы и ныне являются ядром одной из сибирских республик, находящихся в Союзе Социалистических Советов России.
В общем, это племя и поныне весьма немногочисленно, оно едва превышает численностью шестьдесят тысяч обоего пола со всеми отдельными ответвлениями родов и племен и отличается крайне мирным, полусозерцательным образом жизни.
Их некогда грозная воинственность и рыцарство ныне укладываются все в песнях, сказках и легендах, и главным родоначальником их рыцарства считается легендарный соратник Чингисхана — Ойрот, который, как мы увидим ниже, даже обожествляется как пророк и царь, поныне управляющий алтайскими народами и защищающий их от всех обид и несправедливостей властвующих над ними сильных чужестранцев.
Жизнь алтай-кижи крайне примитивная, полукочевая, и их средства к жизни — скотоводство и охота, а за последние десятилетия перед войной, стесненные заселившими лучшие долины рек русскими, алтайцы вынужденно стали превращаться в оседлых жителей и занялись примитивным земледелием. Но ныне, получив свободу и самостоятельность, они воспрянули духом и мечтают об алтайском великодержавия калмыков. Они вспомнили былое величие калмыцкого ханства, простиравшегося от Алтая до Астрахани, и не замечают, как внедрившиеся в их среду русские являются не только непобедимыми в своем практическом использовании природных богатств Алтая, но, в сущности, и управление республикой косвенно находится во власти русских. Между тем алтайский народ, как и все перечисленные выше соседи его на юге, севере и на востоке, представляет собой в целом небольшую разноязычную семью, которую может покорить любой хорошо вооруженный и достаточно снабженный полк казаков. Так уже и было во время Ермака. Отряд казаков пришел и покорил народ по имени карагасы вот каким способом. От одного из табунов отбился красивый жеребенок, который очень понравился казакам. Несколько казаков погнались за жеребенком, который побежал по знакомой ему узенькой тропинке. Казаки гнались-гнались и, никого не встретив, бросили погоню. Вернулись и доложили о тропинке своему начальнику. Тот записал по их рассказам все приметы местности и положил начало трактовой дороге по той самой тропинке, которую показал жеребенок. Этот тракт ныне стал одним из самых больших трактов в северном Алтае.
Этот простой и ни в чем не приукрашенный рассказ о завоевании подчеркивает лишний раз тот поистине непротивленский нрав большинства алтайских племен, благодаря которому и у казаков, и у иных завоевателей не поднимается рука на все эти народы и народцы. Все они являются как будто теми, доисторически невинными прародителями нынешнего человечества, которые способны только охранять огонь своего убогого очага, скупо производить потомство и вести тяжелую борьбу за свое существование. При всей своей иногда кажущейся храбрости и воинственности они всегда предпочитают мирную пастушескую жизнь и при первой угрозе с улыбкой отдадут все свое достояние, только бы оставили им жизнь и возможность сладостного любования солнцем над родными горами.
Наивность их настолько трогательна, что многие из них до сих пор верят, что их грамоту съела корова. И всего примечательнее то, что это вполне возможно. Их древняя письменность, хранившаяся у шаманов на свитках бересты или на коре лиственницы, некогда случайно сгорела. Шаман наскоро по памяти записал ее на листья крупного растения и развесил эти листья просушить на солнце. Но не углядел — случившаяся здесь корова съела подлинную грамоту, и нынешние алтай-кижи получили новую письменность от русского миссионера, впоследствии московского митрополита Макария", который потрудился для просвещения алтайцев свыше тридцати лет в своей молодости.
Алтайские народы, обитающие в центре гор и на северо-востоке, находятся еще в том трогательном возрасте младенчества, когда все сильные и взрослые должны относиться к ним с заботой и истинной любовью. И как они умеют это чувствовать! Как раскрываются тогда их сердца, и тогда для них не существует ценностей, не исключая и самой жизни, которые они не принесли бы в жертву ради утверждения веры в человека, способного их полюбить и защитить от множества обид и лишений.
Да, если есть на свете маленькие народцы, которые способны стать великими за истинное проявление любви, то это именно алтайские народы.
Но, к сожалению, до сих пор эти народы в глазах цивилизованных людей являлись полудикарями, и даже их прекрасный и глубокий эпос, несмотря на вразумительную его ценность, известен только единицам. Между тем алтайский эпос и, в особенности, религиозные мистерии — явление далеко незаурядное и, может быть, таит в себе немало истинных сокровищ духа и чудесных сил природы.
Всякий народ, особенно в своей неволе и в нищенстве, хвалится своим прошлым и считает это прошлое самым лучшим, что могло быть лучшего среди всех народов и времен. В этом случае наивное невежество помогает упиваться счастьем от сознания, что никаких других народов на свете, кроме, скажем, сайотского или каргинского, не существовало, а если и существовали, то только для того, чтобы восхищаться доблестью, силой и красотой народа сайотского или каргинского. Мало того, когда такая уверенность крепко продолжает жить в одном каком-либо народе и он всюду хвалится ею в своих былинах, сказках или песнях, постепенно и соседние народы начинают верить в это и постепенно доказывать свое ближайшее родство такому славному народу. Так, многие народы, потерявшие или забывшие всю красоту своего прошлого, доказывали каргинскому народу (в верховьях Енисея) свою принадлежность к каргинской кости. Но не так легко каргинцы принимали таких претендентов, но и не отвергали их, а предлагали доказать свою принадлежность, например, следующим способом.
Собирались все народы на большой праздник. Все наряжались в лучшие одежды, чтобы могли похвалиться женщины своим искусством вышивать и украшать мужское и женское платье. Распевались все лучшие песни и былины, рассказывались все лучшие сказки и легенды, разумеется, о доблести богатырей-каргинцев. Показывались самые лучшие скакуны, а главное, показывалось лучшее национальное искусство — попадать из лука в кнут, летящий на мизинце скачущего на самом быстром коне всадника. И вот, если претендующие быть каргинцами попадали в кнут так, что от стрелы он рассекался или сшибался с пальца всадника, — значит, каргинское происхождение доказано. Если же стрелец не мог попасть в летящий кнут — значит, должен научиться... И претендующие изо всех сил старались научиться этому искусству в совершенстве, а отсюда вы легко поймете, как увеличивался этот замечательный народ самыми отборными наездниками и стрельцами и как каргинцы стали самым непобедимым народом во Вселенной.
И, разумеется, разве можно отрицать глубокий смысл и красоту такого или подобного улучшения тех или иных доблестей того или иного народа. Тем более, что сколько народов, столько и отдельных, никем другим не подражаемых доблестей.
Носителями таких доблестей являются, конечно, богатыри, принимающие разные образы и вырастающие до размеров самых больших горных хребтов, которые в действительности и показываются как уснувшие и окаменевшие богатыри, которые в свое время встанут... О, тогда держись враг! Тогда поберегись обидчики или несправедливые властители!
Так, сойотский богатырь Ак-Кебек, ездивший только на бело-голубом коне, перепрыгивал на нем реки и озера, и доблесть всех сойотов — уметь скакать на лошадях через широкие потоки и переплывать на них все реки и озера стала лишь сойотской доблестью.
Теленгинский богатырь Ер-Токсын прославился охотой на протяжении всей реки Ала-Ирт, которой дал новое имя Абакан, то есть медведь-хан, и, кроме того, дал имена истокам, составляющим эту реку. Но богатырь Уйдзен-Пег перескочил без лошади через Абакан, и эти доблести— охота и умение давать название рекам и горам и умение прыгать через реки без лошади — опять-таки оставили сказки и песни и горячих последователей.
Богатырь Пуга-Меке заслужил бессмертную славу у потомства тем, что сделал лук из турьего рога и из этого лука убивал летящего за облаками журавля и плавающую на дне глубокого озера щуку. Когда он умирал, сраженный на охоте нечаянной стрелой из его же лука, пущенной его племянником, то предсказал:
"Так как на Алтае нет другого, подобного мне стрелка, то будут скоро расти в долинах белые березы, а вместе с ними завладеет всеми алтайскими народами белый царь...".
Предсказание его свершилось, и алтайцы, видя неподалеку от своих юрт русские четырехугольные избы, стали распевать повсюду песню:
Рубящий дом о четырех углах—
Топор остер!
Сорок племен угнетающий—
Русский царь!
Возьми, друг, шестисуставный камыш, заиграем—
Вечерняя заря взошла...
Давай, друг, убежим!...(Алтайский альманах, под ред. Г.Д. Гребенщикова, 1914).
Но вот нашелся среди угнетенных алтайцев сильный и смелый великан по имени Канза, который восстал против белого царя, и, конечно, имя этого смельчака стало священным для всех родов алтайского народа.
Но недолго воевал Канза — русская полиция заманила силача и великана к красивой женщине, напоила его огненной водой (водкой) и изловила. А так как Канза даже и пьяный не хотел отдаться живым и, благодаря своей великой силе, смог сокрушить всех, кто к нему приблизится, то чиновники, по позднейшей о нем песне:
Зацепили Канзу за ребра
Железными крючьями
И посадили Канзу в тюрьму,
Построенную из железных гор.
И стали распевать алтайцы новую песню-импровизацию, когда видели русских или слышали русскую речь:
Ой, эта тюрьма, что построена русскими,
Тюрьма, в которой Канза умер...
И эти слова, что русский говорит,
Больно скребут у меня под ребрами.
И стал вырастать Канза в великого богатыря, в такого великого, что лежит железной горой, а русские по нему ползают, как муравьи.
По рассказам некоторых алтайцев, русские даже сами о Канзе книгу написали, и книга эта у алтайцев была, только русские, боясь алтайского народа, переменили имя Канзы и назвали его Гулливер...
И, конечно, надежда на то, что спящие хребты Алтая — окаменелые богатыри — скоро встанут и явят истинное лицо алтайского народа, все еще ласкает сердце скромного алтай-кижи. И хотя отчасти эта мечта осуществилась в виде возникновения самостоятельной Ойротской республики, алтайцы все-таки, опираясь на сказания и легенды прошлого, ожидают более чудесного и великого будущего.
Имя Ойрот, или Хан-Ойрот, стало упоминаться со времени Чингисхана. Имя это благодаря особому произношению у китайцев произносилось по разному: "Олот", "Ола", "Валэтэ", "Юлэтэ", а у Чингисхана он, кроме того, имел кличку "Огелен-Чарби", что буквально значило: огромный, здоровяк.
Но так как в китайских летописях упоминается, что в 1210 году ойротский князь Кутука-беги вместе с карлукским ханом Арслан-Ханом встретили в долине Иртыша Чингисхана и изъявили ему покорность, то это показывает, что имя Ойрот не было лишь именем отдельного хана, а представляло нечто нарицательное. Упомянем также, что китайский историк Санан-Сецен среди ойротских упоминает еще и имя Торолджин-Тайши. Там же говорится, что ойротский народ не принадлежал к собственным монголам Чингисхана, а называл себя "Дорбон-Ойрот", то есть "четыре Ойрота". Являясь самыми западными монголами, ойроты одно время выступили против сорока восточных монгольских племен и после мира с ними именуют себя "Дочин-Дорбон-Ойрот" — то есть "сорок и четыре Ойрота". И почти до наших дней удерживают: "Дорбы-Ород" или "Дорвы-Ород", что выродилось в значение "четырежды Ойрот". Ученые пытаются происхождение имени Ойрот объяснить этимологически. Монгольское слово "ойра" означает "близко-близкий", и, если допустить, что "Ойрот" обозначает "близкий, союзный", то "Дорбон-Ойрот" значит "четыре союзника".
Другой ученый (Доржи Банзаров. Присхождение имени Ойрот. "Сборник в честь Г.Н. Потанина) объясняет, что так как ой — лес, а арат — народ, то Ойрот должно означать "лесной народ".
Но существует и особое сказание о "Дорбон-Ойроте", по которому Ойрот является Алтайским Моисеем, найденным в дупле старого дерева, где матерью ему было дерево, а отцом — приносившая ему пищу птица.
Так или иначе, имя Ойрота древнее и таинственнее, окружено легендами и обвеяно почитанием, как имя пророка.
Последняя алтайская легенда говорит о нем следующее: "'В давно минувшие годы, когда Алтай был еще не таким суровым, но зеленел растительностью круглый год, жил хан Ойрот. При его царствовании на Алтае народы не знали, что такое нужда, голод и горе. У Ойрота была единственная дочь, "девочка с кудрявой головой" — радость отца и всего алтайского народа. Вот однажды хан Ойрот сделался угрюмым и задумчивым и, наконец, поведал своему народу, что высшими духами определено алтайскому народу перенести целый ряд испытаний, а ему, Ойроту, с дочерью приказано удалиться. Посадив дочь позади себя на коня, хан Ойрот уехал за Кара-Иртыш по направлению к Гималаям, и последние слова его к народу были: "Вернусь тогда, когда вам будет жить совсем невыносимо" (Сары-Сэп Казынчаков. Культурно-исторический очерк об алтайцах. "Сибирские огни", 1922). И эта легенда об Ойроте заканчивается следующими словами: "Когда опять вернется Хан-Ойрот — все люди будут братья, и Алтай будет благоденствовать".
Испытанья для алтайских народов начались с того момента, как Ойрот покинул Алтай, и народ стал его ждать столетия, а жизнь народа становилась все тяжелее.
Чашу терпения алтайского народа переполнило стеснение в его пастбищах в начале ХХ века, когда не только по рекам Убе и Чарышу уже все лучшие долины были заселены русскими, но когда и в самую глубь Алтая — в дикую долину реки Чулышман — проникла властная и тяжелая рука самодержавной нации.
Так, основанный святителем Макарием в долине Чулышмана православный монастырь после того, как Макарий покинул его и стал томским епископом, постепенно превратился в хозяйское подворье и захватил в свои руки все лучшие угодья долины, обложив алтайцев непомерной арендной платой (И.И. Тыжнов. Долина Чулышмана. "Сборник в честь Г.Н. Потанина").
С другой же стороны, и собственное обнищание дошло у алтайцев до открытого ропота в народе против изуверских и разорительных жертвоприношений при камланиях. Шаманы, или камы, совершая моление за здоровье кого-либо из алтайцев, всегда требовали для обряда камланья лошадь светлой масти. Естественно, что на почве этих двух длительных и нарастающих несчастий ожидание мощного избавителя и спасителя Хан-Ойрота выросло почти в болезненное напряжение всего народа.
И вот в 1904 году одновременно с русско-японской войной по всему Алтаю пронесся слух о том, что Хан-Ойрот вернулся к своему народу. И Чет Челпанов, простой алтаец, революционно и мистически настроенный„ явился первым вестником и проповедником Ойрота и не только всколыхнул дремавшую мечту народа, но и создал новую религию алтайцев, религию поклонения новому, более милостивому и справедливому богу-духу, Белому Бурхану, пророком и вестником которого и был Хан-Ойрот.
Появление на Алтае новой веры под именем "бурханизм" является фактом чрезвычайно изумительным, значение которого еще не оценено. Это тем более знаменательно, что древнейшая вера алтайцев "шаманизм" является одной из самых сильных форм экстатического общения людей с миром духовным.
Кроме того, некоторые обычаи и жертвоприношения роднят их даже с библейскими народами. Так, у качинцев и сагайцев до сих пор ежегодно в июне месяце происходит следующее воспоминание приношения Авраамом в жертву Богу своего сына. На высокой горе они устраивают жертвенник на четырех кольях, берут из стада белого холощеного барашка, сгибают ему прямо рукой правую переднюю ногу и на трех ногах три раза обводят вокруг белой березы, кропя барана и березу молоком, что должно означать символ вечного создания миров. Потом распарывают барашку живот и, не ломая костей, варят его, и на столе снова обносят жертву вокруг березы, прицепив к ее веткам и на свои шапки по синему и белому лоскуточку. Шаман в это время призывает покровительство горных духов и молится духу Неба, пославшего Аврааму для избавления от заклания сына запутавшегося в кустарнике барашка. Обычай этот по вере качинцев и сагойцев пришел к ним из древних времен.
Шаманизм унаследован алтайцами, как и якутами, бурятами и другими сибирскими народами, не книжно, не научно, не путем пророчеств или построения храмов, а исключительно путем стихийного влечения примитивных людей к тайным силам природы, к непознанному началу духов творящего и разрушающего. Поэтому-то шаманизм и заинтриговал многих ученых людей, которые, впрочем, еще не установили истинной причины многих, подчас необъяснимых способностей шаманов. Ведь шаманы, будучи часто неграмотными, не получая никаких специальных знаний и не учась мистериям у своих предшественников, однако в трансе создают целые поэмы или точно повторяют мистические славословия и заклинания, которые некогда читали шаманы, давно умершие, которых в нормальном состоянии никто не помнит.
Эти поэмы часто увлекают присутствующих то в глубины подземного царства бога зла Эрлика, то поднимают их на крыльях вымыслов на небеса к престолу бога благости Ульгеня. В том и в другом случае шаман рисует полную картину его путешествия с описанием своих переживаний, встреч и препятствий. Эти препятствия особенно сильны и многочисленны в царстве Эрлика. То усыпляющая и чарующая музыка, то соблазняющие хороводы обнаженных девушек, то железные ворота с жестокими стражами, которых шаман сам должен усыпить прекрасной сказкой или песней... Но во всем шамана выручает конь, вернее, душа того коня, который приносится в жертву при камлании. Конь в это время стоит у коновязи и ждет своего страшного конца. — мгновенной растяжки всех четырех ног его в разные концы сильными и многочисленными участниками будущего пира, после чего шаман делает "пух-шу-ляр", то есть удар ножом в чувствительное место шеи, и снятая шкура лошади тут же развешивается головой к небу на длинную жердь, поднимающуюся вкось и кверху.
В это время шаман в экстазе описывает и красоту, и силу своего коня, сравнивая его дыхание с дыханием вулканов, а его глаза — с бездонными прозрачными озерами земли и бег его с полетом думы самого Ульгеня.
Среди многих сильных и образных поэм шаман поет в эти моменты иногда следующую поэму, которую я даю в буквальном переводе:
"О, Ак-Иаик, опоясанный золотой лентой небесной радуги! Ты, громовержец, в осенние дни, в подсолнечном пространстве бросаешь молнии, которые в твоих руках, как пламенная плеть! Ты крылатый, как дракон! Бег твой — бег небесной быстроты! Подножие твое — облачные обвалы! Творец людей, живущих в кошемных юртах! Создатель скота, который по твоему повелению стоит на своих пастбищах! Ты, ездящий на бурых конях, гривы и хвосты которых обвивают всю землю! Кнут твой — черная выдра, подхвостник твоей лошади — серая выдра! Ты, лежащий на отвесной скале! Ты, украшающийся красным сукном, а одевающийся черным бархатом! Ты, отдыхающий в тени березы с золотыми и серебряными листьями, слушай меня!... Отгони духов, мучающих Сутын-Кая! Отгони... Ок-пуруй, Ок-пуруй! Темя синих rop — твое место. В синем небе тебе слышен зов. Темя белых гор — твое место. В белом небе тебе слышен зов. Ок-пуруй, Ок-пуpуA!...".
Слова "Ок-пуруй" являются самыми действенными. Их можно сравнить с молотом, которым шаман забивает свои самые сильные гвоздимысли при молитвах или заклинаниях.
Это также означает символ веры шамана при борьбе его с более хитрым духом какого-либо умершего шамана, который часто превращается в быка или буйвола разных окрасок. Тогда камлающий словами "Ок-пуруй" призывает себе на помощь трех младших добрых шаманов: горного духа, черного ворона и бурого медведя, которые, в свою очередь, превращаются в горящую головню, гоняющуюся за врагом, в искру, падающую в пищу врага, в толокно, которое могло бы вздуть и разорвать живот врага.
Одним словом, наряду с красивыми поэмами часто шаманы совершают заклинание и колдовство, вызывая на помощь черных духов, что на людей мирных и чистых производит тяжелое впечатление, так как дух истинного Бога должен быть только добрым, светлым, чистым и непременно белым.
И вот можно допустить, что первая мысль о бурханизме выросла именно из такого рода поэм, которые направляют полет духа к Богу доброму и благостному, светлому, но не к черным духам мести и вражды, не к духам, требующим себе кровавых жертв или мучений иногда любимой и последней лошади, что также вредит и экономическому благосостоянию народа.
Может быть, эта именно поэма, направленная к Ак-Яику, к белому духу, обитающему на вершине Белухи, явилась толчком и для Чета Челпанова, когда он стал грезить и беспокойно вынашивать свою идею о пришествии нового бога — Белого Бурхана.
Несомненно лишь одно, что бурханизм не является пришлой или противоположной мировоззрению алтайцев верой, но является эволюцией их же шаманизма, вернее, новой, более жизненной и радующей живой ветвью их религии. Но так или иначе, новая вера родилась на Алтае сама собой, и быстрый рост ее популярности среди народа является лучшим доказательством ее жизненности и радующей и покоряющей духовной силы, тем более Белый Бурхан требует исполнения одной следующей заповеди:
"Живите в мире, худо другому не делайте, работайте, не лгите, хорошо скотину держите, и Я буду помогать вам".
Из всех жертв, которые нужны Бурхану, это только курение арчилом, то есть сожжение веточек душистого вереска, и зарытые в землю ножей, как знак отказа от войны и кровавых жертв. Молиться же можно всем вместе или поодиночке, но обязательно вдали от населенных мест, в чистом воздухе и на вершине горы.
Никто хорошо не знает, что произошло в одну из ночей летом 1907 года на горе Херем вблизи села Усть-Кан на северном Алтае, но последствием этой именно ночи и явилось рождение новой веры, хотя там же произошла тяжелая драма избиения новых обращенных бурханистов шаманистами при участии русских, которые в новом движении алтайцев увидели желание их отложиться от России и передаться Японии или Китаю. Более того, русская полиция схватила Чет Челпанова и ближайших его последователей и предала суду, и невиновность Чет Челпанова, безобидного и тихого молодого алтайца, была с трудом установлена после целого года его тюремного заключения.
В свое время этот судебный процесс всколыхнул все население Алтая, и даже те, кто бросил обвинение Чету, что он искусственно подстроил гром и молнии и появление на горе трех всадников на белых лошадях и в белых одеждах, то есть Хана Ойрота, его дочери и посреди них Белого Бурхана. Но в народе пошла новая легенда, которая вылилась в следующие подробности явления Белого Бурхана. Привожу ее дословно:
"Чет Челпанов, потеряв спокойствие и мучаясь судьбой родного народа, старался уединиться в горы, тем более что враги-шаманисты всюду издевались над ним и преследовали его. Он делился своими думами только с молодой женой Тутанхэ, и молодой женщине передалась вся его нервность, и тревога, и ожидание чего-то значительного.
Однажды Тутанхэ, отыскивая отбившихся от стада баранов, была застигнута в горах грозой. Ей казалось, что рушатся горы. Темное небо беспрестанно рассекалось молнией, и гром то гремел раскатами вверху, то забирался в ущелья и глухо и грозно рокотал там, точно в подземелье. Тутанхэ в ужасе погнала иноходца, как вдруг синяя молния озарила полнеба, и ударил страшный гром. Конь остановился, взвился на дыбы и упал на колени. Женщина вскинула глаза и увидела перед собой величественного всадника в белых одеждах на роскошно убранном белом огромном коне.
Женщина невольно вздрогнула и едва слышно прошептала: — Езень (алтайское слово приветствия).
Всадник расслышал ее приветствие, несмотря на бурю и гром. — Яхши! — спокойно и звучно ответил он.
И от этих слов стало легко и не боязно Тутанхэ. Она даже забыла про гром и слышала лишь слова белого всадника.
— Слушай, женщина, — продолжал между тем чудесный незнакомец,— скажи дома, что видела меня, Ойрота, друга Белого Бурхана. Скажи всем, что идет Бурхан и с ним идет счастье, любовь и добро...
Снова сверкнула молния, и загремел гром, прервав речь величественного всадника, но снова прозвучали слова:
— Я, Ойрот, друг Белого Бурхана. Я говорю: скоро наступит царство света и мира. Во знамение правды своих слов — смотри — я прогоню грозу...
Он сделал властный, спокойный жест. Мгновенно небо очистилось, и ярко загорелись на нем звезды. Пораженная Тутанхэ опустила глаза к земле, и таинственный всадник исчез.
Все это произошло в один миг, но Тутанхэ ясно помнила малейшую подробность встречи с Ойротом. Она запомнила черты его лица, прекрасного и величественного, и даже убранство коня, а слова Ойрота, спокойные и полные неземной силы, еще звучали в ее ушах, наполняя сердце радостью и восторгом.
Молодая алтайка повернула иноходца и полетела назад, рыдая от счастья.
- Пришел добрый бог! Пришел... Как хорошо — пришел! Рассказ Тутанхэ радостно испугал Чета, но не удивил его.
Так должно было быть.
Ему вспомнились былины и предания о боге Ульгене, добром и справедливом, который изображается в этих былинах также на белом коне.
Наконец явится новый добрый бог на землю, и алтайцам будет опять хорошо жить — так же хорошо, как прежде, когда старый добрый Ойрот еще пребывал меж людей на земле и крепко стоял за них.
У алтайцев будет скот, будет много пастбищ для кочевья. Эрлик с сонмом злых духов провалится сквозь землю, и не будет болезней на людей и падежа скота.
- Яхши, яхши!... Чудо свершилось: Белый Бурхан идет!
Но рассказывать о чуде сородичам Чет не хотел, пока сам не увидит Ойрота. Он боялся подвергнуть себя насмешкам со стороны враждебной партии приверженцев, тем более что на Алтае женщин даже не принято выслушивать, не только верить им. Сам же Чет в чуде не сомневался, он был твердо уверен, что Ойрот не может ограничиться явлением одной лишь Тутанхэ-женщине.
И Чет целые дни стал проводить одиноко в горах, зная, что ему каждый миг может явиться друг Белого Бурхана — Ойрот.
И эта уверенность не обманула его.
Через несколько дней после происшедшего Чет, утомленный неотступными мыслями, задремал под огромной лиственницей, невдалеке от своей юрты. Внезапно таинственная сила подняла его на воздух, и когда он открыл глаза, то был на вершине горы Херем, в нескольких верстах от юрты. Чет, пораженный, вскочил на ноги и увидел перед собой величавого старика в белых одеждах, от лица которого исходило такое сияние, что Чет не мог вынести его, как свет солнца, и покорно закрыл глаза.
Чудесный старик коснулся его лба, Чет открыл глаза и увидел, что вся вершина Херема покрыта людьми, простершимися ниц перед жертвенником из камней, на котором горел арчил, ароматный вереск. У жертвенника седой старик брызгал на огонь молоко из кувшина и воздевал руки вверх, как бы призывая благословение на молящихся.
И Чет услышал его голос:
"Вы, сущие за белыми облаками,
За синими небесами-
Три Курбустана.
Ты, носящий четыре косы,—
Белый Бурхан.
Ты, дух Алтая,— Белый Бурхан.
Ты, поселивший в себе, в золоте и серебре,
Народ, Белый Алтай!
Ты, который светишь днем,—
Солнце — Бурхан.
Ты, который светишь ночью,—
Месяц — Бурхан.
Да напишется мой зов
В книге Садур."
И увидел Чет, как разорвалось небо, и оттуда на жертвенник и на старца брызнул сноп ярких лучей. Чет опять радостно закрыл глаза.
Когда же через мгновение он открыл их — на вершине горы не было жертвенника и молящихся, а перед ним стоял величавый всадник в белых, как снег, одеждах, на белом коне и говорил:
— Я, Ойрот, говорю тебе: ты слышал, как надо молиться? Молись так же. Бурхан — бог мира и добра. Сила и милость его являются в свете солнца и луны, в огне, в тепле и в плодородии земли...
Я, Ойрот, друг Белого Бурхана. Я говорю тебе: молись так же и сожги своих идолов. Сожги!
Чет простерся ниц перед Ойротом и поцеловал копыто его лошади, но когда поднялся, чудесный всадник исчез, а Чета опять подхватило, точно вихрем, и он очутился под лиственницей у своего аила" (А. Семенов. Белый Бурхан. "Алтайский альманах, 1914).
Мы к этому могли бы прибавить только следующее.
Если все это были только сновидения или даже выдумки Чета Челпанова и его жены Тутанхэ, то и тогда надо благословлять такую выдумку простых бесхитростных людей, ибо она способна создавать прекрасные образы нового эпоса.
Гогда мысленно облетаешь земной шар, кажется, что нет более подходящего места для появления Белого Бурхана, кроме великого и девственно прекрасного Алтая с его чистыми горными озерами, с его необитаемыми, первозданно величавыми горными вершинами.
Десятки больших и сотни малых озер, навеки отразившие в себе лазурь неба, смотрят в беспредельность мироздания, как никогда не дремлющие, ждущие глаза. И каких только нет форм и глубин очертаний среди этих светло-синих знаков, накопляющих и хранящих в себе неиссякаемые источники вечной жизни.
Самыми великими озерами на Алтае нужно считать озеро Маркаколь на южном Алтае и Телецкое, или Алтын-Кол (Золотое озеро) на северовосточном Алтае. Особенной дикостью и красотой славится Телецкое озеро, которое наполняет одна река Чулышман со всеми ее притоками, берущая свое начало за 250 верст выше, в свою очередь выпадая из прекрасного горного озера Джайлю-Куль. Это озеро лежит на высоте 7300 футов и простирается в длину на десять верст, в ширину на 7 верст.
Стоящее на большой высоте, обрамленное пустынными и дикими горами, мохнатыми от множества лесов и угловатыми от величайших скал, озеро Джайлю-Куль наполняется исключительно потоками из снегов и льдов Сайлюгемского хребта. Наполненное Чулышманом и изогнутое в узкой и длинной долине в виде цифры 7, Телецкое озеро простерлось на 73 версты в длину и от двух до шести верст в ширину. Глубина озера необычайно велика. В наиболее мелком месте бассейна до 600 футов, а на расстоянии 15 верст в середине и на десять верст в восточном конце глубина озера равняется от 900 до 1000 футов. Недаром же река Бия, выбрасываясь из этого озера, сразу дает целую половину величайшей реки Оби.
Озеро Маркаколь лежит на юго-восточном склоне Нарымского хребта на высоте 4616 футов и простирается на 35 верст в длину и на 15 верст в ширину с глубиной до 100 футов. Это озеро по площади почти вдвое больше Телецкого, и среди rop в ясную и тихую погоду представляет собой дивное зрелище, как полуовальная чаша, наполненная голубой кристальной влагой. Но еще более великие озера лежат с двух сторон Алтая: с северовосточной, в Урянхайском крае, озеро Убсу-Нур и на юго-западной стороне озеро Зайсан, представляющие собой целые небольшие моря.
Но и в самих горах Алтая рассыпано множество небольших озер, на берегах которых почти никогда не была еще нога человека. Такие озера считаются священными, и тишина, и красота их производят впечатление вечной чистоты и святости. Одно такое озеро по имени Дэны-Дэр послу жило вдохновляющим мотивом для одной из лучших картин алтайца Гуркина. Григорий Гуркин, сын простого калмыка, случайно обратил на себя внимание друзей Потанина и был отправлен в Петербург, где, сделавшись любимым учеником покойного академика Шишкина, стал большим художником. До сих пор лучше Гуркина никто еще не изображал лесов и rop Алтая и особенно алтайских льдов и быстротекущих бирюзовых рек.
Выстроив себе мастерскую в родном селе Чемал, Гуркин с особенной любовью стал писать алтайские пейзажи, и среди них самые лучшие посвятил горным озерам и, в особенности, царице алтайских рек Катуни.
Катунь — как самое совершенное созвучие в алтайской водной симфонии и как самое совершенное и самое многообразное творение среди всех рек мира. На расстоянии шестисот верст своего бега по ущельям и долинам среди rop сколько причудливых изгибов, сколько белопенных водопадов, сколько встреч с бесчисленными потоками и могучими, но младшими реками-сестрами!... Вечное быстрое стремление вперед, непрерывная песня бодрости и бега, непрерывное обтачивание и шлифование бесчисленных и разноцветных камней берега и дна, которыми, как многоцветной мозаикой, устлано все дно, и, наконец, этот вечно радующий бело-бирюзовый, всегда живой и переливающийся радугой цвет воды, нигде, ни в каких других реках мира не повторенный — все это создает непередаваемую радость всякого творца — говорить и петь словами, голосами и красками и духом о Катуни, и потому неудивительно, что именно Катунь создала своего первого прекрасного художника и певца Гуркина. Ибо не только Катунь, но и всякая другая из рек Алтая способна создать ряд своих певцов, и все-таки у всех этих певцов не хватит голоса, и слов, и красок изобразить во всей красе такие реки, как Чуя, Аргут, как Бухтарма или Чарыш, и многие другие реки, как имеющие имена, так и безымянные.
Какая-нибудь маленькая безымянная дочь вершин великого хребта Табын-Богда-Ола ("пять святых гор"), собрав свои первые шаги в альпийской россыпи, нашла ложбинку между скал и с радостным лепетом бросается вперед, падает с отвесных скал, скользит по узкому карнизу, вьется по альпийским лугам... И вот, встретив такую же подружку, уже засмеялись и залепетали громче, уже сдвинули с пути мешающие камушки и понеслись в восторге перед неизвестной далью... Где-то под скалой в тихом озерочке на часок заснули и опять вперед, уже с накопленной дружной силой, а в новых встречах с более сильными братьями и сестрами уже не узнают свой грозный голос. И пошли все вместе точить камень, углублять ущелье, пока, наконец, в головокружительном падении с высот попали в белопенные объятия буйного потока, и все с большей быстротой, все с нарастающей песней вперед и дальше, пока большой толпой бирюзовых волн сольются с водами самой Катуни, а там уж каждая струя, каждая капля — сама Катунь — экстаз поспешного и непрерывного бега на неоглядные просторы и туда, туда к слиянию с всепобедным океаном...
И эта сказка рек, и это течение вод нескончаемо и непрерывно среди гор. А горы, как уснувшие вповалку каменные великаны, молча слушают речные песни и, охраняя тайну вечного их обновления, сзывают облака, обволакиваются в их мягкие покровы или сверкают вечными снегами вершин, собирая солнечные копья и радуя игрой их все живущее.
Итак, самое изумительное на Алтае - это вечная быстрота и непрерывность течения его сотен рек. Не только там, где реки рождаются из ледников и вечных снегов, но и всюду там, где на высотах нет снегов и даже альпийских болот, алтайские реки никогда не пересыхают - они лишь временно убывают и снова прибывают, как будто горные ущелья дышат водами и, соответственно дыхание их, потоки, ритмично поднимаются и убывают, поднимаются и убывают.
Тайну этой непрерывной живой воды, конечно, угадать нетрудно, когда вы подниметесь на значительную высоту и поживете там значительное время. Горы именно живут и дышат, и каменные груди их, покрытые лесами и изрытые бесчисленными складками-ущельями, всегда покоятся в пушистых облаках от этого дыхания.
С какой-либо значительной вершины, конечно, превышающей пределы леса, можно видеть даль на сотни верст. В простой бинокль вы можете часами и целыми днями наблюдать, как эти облака рано утром медленно выползают из ущелий на склоны гор, по склонам карабкаются и, расправляя крылья, волшебными стадами, точно караваны белых крылатых верблюдов, уносятся в просторы неба и несутся к самой ближней высоте, а там, как бы задумавшись, немножко отдохнут, покружатся вокруг вершины и снова отрываются, торопясь к еще большей высоте, возле которой собрались их многие густые толпы... И, наконец, несметной, темно-опаловой ратью все они летят в направлении самой главной высоты Алтая -- к Чуйским и Катунским столбам, то есть к величавой королеве азиатских гор -- Белухе. Но там вся эта рать из облаков редко дерзает подняться на корону ледников, но припадает, точно в экстазе радости и преклонения к величавому массиву Белухи, раскинувшей свои могучие плечи на много сотен квадратных верст вокруг своих ледяных вершин.
Днем и ночью, в течение целых недель и даже месяцев, и в любое время года вы увидите, что, начиная от подножия и кончая самой вершиной, Белуха со всех сторон всегда окружена несметными хороводами облаков и туч, этих посланников ущелий и долин... А с далеких гор, глубин синих ущелий и с безграничных равнин запада, и севера, и юга, и востока -- именно со всех сторон, часто, несмотря на какой-либо однолинейный ветер, все плывут и плывут к Белухе новые паломницы, новые посланцы дыхания земли и гор.
И всегда бывает так, что если по горам и по земле дует ветер, облака несутся на Белуху высоко под небом, в то время как исполнившие свою миссию ползут обратно. И напротив, если бури где-то носятся за облаками, то облака ползут к Белухе на поклон, цепляясь за вершины гор, как будто крадучись или, придерживаясь от волнения за крепость скал, но, не смея задерживаться на пути и отступить от зова главной белой вершины.
И никто и никогда не в силах угадать, что происходит там, на величавой высоте под вечно движущимся бурным наслоением туч, какое таинство или колдовство всегда скрывается там под облаками, о чем беседует с посланцами всех далеких стран священная Белуха. Но только, несомненно, то, что там всегда, даже в ясную погоду, гремят грозы, свершается какой-то суд. Даже в самый зной, опаляющий долины, там носятся и завывают снежные метели, и вечное течение, медленно сползающих ледяных обвалов, часто отвечает громом на раскаты гроз и на сверкание молний. И редко, редко -- в конце августа или в начале сентября -- вы можете увидеть чистый лик Белухи. Но зато в это время, даже на самом близком расстоянии, вы безнаказанно не можете созерцать ее, ибо вид ее настолько ослепителен, что ваш взор без дымчатых стекол не может выдержать сверкающей белизны.
Между прочим, в эти светозарные часы на Белухе происходит величайшее из таинств. Собравшиеся облака широким белым кругом поднимаются вокруг ее вершины и, как пышная чалма, обвивает ее чело, а затем, эта чалма, поднявшись в высоту, стоит в лазури неба неподвижно и образуют над главой Белухи белый облачный венец...
А новые пришельцы -- тучи в это время спускаются к самому ее подножию и как бы в молитвенном оцепенении замирают, припав к истокам и долинам рек. Будь на высоте, вы никогда не подумаете, что сейчас тучи омывают пьедестал своей владычицы самыми восторженными, самыми обильными слезами. Да, в то время там, внизу, они исходят дождями или туманами, рассыпая по лесам и травам перламутровые капели благодатной влаги.
Так вокруг Белухи происходит вечный круговорот живых летучих вод, и так на высоте ее свершается мистерия -- рождение тех самых белых вод, чистота которых издревле влекла к себе многих пилигримов и искателей красот и горных совершенствований духа.