Столь многие способствовали появлению на свет этой книги, что перечислить всех невозможно. Но вот те, кому я обязан особой благодарностью: Алан Шилдс, Джим Гембл, Марк Лафоунтейн, Марк и Дебра Макелейни, Дэн Куэстенберри, Б.Дж.Джонс, Бобби Хадсон, Джой и Боб уопьен, Майкл Райс, автор серии аудиозаписей “Почему это снова происходит со мной” , — и, главное, моя жена Сара.

1 - КРИТИЧЕСКАЯ МАССА

Я подъехал к ресторону, припарковал машину и откинулся на сиденье, чтобы немного поразмыслить. Чарлина, должно быть, уже на месте и ждет меня внутри. Что бы это значило? Несколько лет от нее не было ни слуху ни духу, а именно сейчас, когда я уединился в своем лесном доме и целую неделю прожил затворником, раздался ее звонок.

Я вылез из своего фургончика и пошел к ресторану. Последние лучи заходящего солнца бросали янтарно-золотистые отблески на мокрый асфальт парковочной площадки. Еще час назад бушевала гроза с обильным летним ливнем, но теперь небо очистилось, и обновленный, дышащий прохладой воздух, закатный полумрак и низко висящий полумесяц создавали какое-то странное, почти фантастическое впечатление.

Я шел и вспоминал Чарлину. Как изменили ее годы? Осталась ли она такой же красивой, такой же впечатлительной? И что за Рукопись она упомянула — найденную в Южной Америке Рукопись, о которой ей не терпится мне рассказать?

— Я в аэропорту, — сказала она по телефону, — у меня два часа до вылета, хочешь, пообедаем вместе? Рукопись приведет тебя в восторг, ты же любишь такие тайны.

Какие тайны? О чем это она?

Ресторан был полон, несколько пар ждали, когда освободятся места за столиками. Я обратился к официантке. Она сказала, что Чарлина ждет меня в галерее, расположенной над главным обеденным залом.

Я поднялся по лестнице, и увидел, что возле одного из столиков столпились люди, в том числе двое полицейских. Внезапно полицейские повернулись и побежали мимо меня вниз по лестнице. Люди стали расходится, и я увидел женщину, находившуюся в центре внимания. Она сидела за столиком. Это была Чарлина!

Я подбежал к ней.

— Чарлина, что случилось?

Она вскинула голову с шутливой гримаской гнева и встала, сияя знакомой улыбкой. Прическа была другая, но лицо не изменилось: тонкие черты, крупный рот, громадные синие глаза.

Ты не представляешь! — воскликнула она, дружески обняв меня. — Я выходила в дамскую комнату, и, пока я ходила, кто-то украл мой портфель!

— Что в нем было?

— Ничего особенного! Книги, журналы, которыми я запаслась для полета. Глупость какая-то! Те, кто сидел за соседними столиками, говорят, что какой-то человек просто-напросто подошел, взял портфель и спокойно удалился. Они описали его полицейским, и те пошли прочесать окрестности.

— Хочешь, я пойду, помогу им?

— Нет, нет! Не будем об этот думать. У меня не так много времени, я хочу поговорить с тобой.

Я кивнул, и Чарлина пригласила меня сесть. Подошел официант, и мы, заглянув в меню, сделали заказ. Следующие десять или пятнадцать минут мы просто болтали. Мне хотелось замять тему моего добровольного затворничества, и Чарлина сразу почувствовала, что я чего-то недоговариваю. Она склонилась ко мне и снова одарила меня широкой улыбкой.

— Ну-ка рассказывай, что с тобой происходит? Я заглянул ей в глаза. Она ответила своим обычным внимательным взглядом.

— Ты хочешь, чтобы я прямо сейчас все-все тебе рассказал?

— Обязательно!

— Ну, если хочешь знать, я взял отпуск и поселился у озера, Я много работал последнее время, и мне захотелось пожить совсем по-другому.

— Да, помню, ты говорил об этом озере. Вы с сестрой, кажется, хотели продать его?

— До продажи пока не дошло, хотя налоги на недвижимость замучили. С каждым годом приходится платить все больше, участок-то почти пригородный.

Она кивнула.

— И что ты думаешь делать?

— Пока не решил. Хочется чего-нибудь новенького.

Она бросила на меня загадочный взгляд.

— Похоже, тобой овладело всеобщее беспокойство.

— Наверное, — ответил я. — А что?

— Вот об этом и говорится в Рукописи.

Наступила тишина, и я в свою очередь внимательно посмотрел на нее.

— Ну, рассказывай, что за Рукопись!

Она откинулась на стуле, словно собираясь с мыслями, и снова посмотрела мне в глаза.

— Я ведь уже говорила тебе по телефону; что несколько лет назад бросила газету Теперь я работаю в исследовательской фирме на службе ООН. Они изучают динамику культурных и демографических процессов в мире. Недавно мне пришлось по заданию моей фирмы побывать в Перу.

Я там проделала кое-какие разыскания в Лимском университете. За время работы мне несколько раз доводилось услышать о находке некоей старой Рукописи. Я заинтересовалась, но не смогла узнать никаких подробностей. Даже на археологическом и антропологическом факультетах ничего не знали. Я обратилась в правительственные учреждения, но там заявили, что слыхом не слыхали ни о какой Рукописи. До меня дошли слухи, что правительство по каким-то причинам намеревается засекретить этот документ. Но точных сведений ни у кого не было.

Ты ведь меня знаешь, — продолжала она. — Я очень любопытная. Покончив со своим заданием, я решила задержаться на несколько дней и попробовать что-то разузнать. Поначалу все мои расспросы натыкались на глухую стену. Но однажды, завтракая в одном кафе неподалеку от Лимы, я заметила, что на меня глядит какой-то священник. Он подошел ко мне и объяснил, что случайно услышал, как я спрашивала у кого-то о Рукописи. Он не пожелал назвать свое имя, но согласился ответить на мои вопросы.

Чарлина слегка замялась, но, справившись с колебанием, продолжала, по-прежнему пристально глядя па меня.

— Он сказал, что Рукопись создана за шесть веков до нашей эры. Она предсказывает радикальные перемены в жизни человечества.

— И когда они начнутся? — поинтересовался я.

— В конце двадцатого столетия.

— То есть сейчас?

— Вот именно!

— И что же это за перемены?

Чарлина ответила не сразу. Когда она заговорила, ее слова звучали медленно и выразительно.

— Священник сказал, что сутью перемен будет возрождение сознания, очень медленное. Это духовный процесс, по с религией он не связан. Нам откроется новое знание о человеческой жизни на этой планете, о смысле нашего существования. Этот священник считает, что знание смысла жизни полностью преобразит наше общество.

Она снова помолчала, потом добавила:

— Дальше он рассказал, что рукопись делится на разделы, или главы, и каждый раздел посвящен какому-то откровению о жизни. Рукопись предсказывает, что в наше время люди начнут последовательно постигать эти откровения, одно за другим, переходя тем самым от нашего теперешнего состояния к совершенно новой духовной культуре.

Я не сдержался и недоверчиво покачал головой.

— Неужели ты этому веришь?

— Как тебе сказать...

— Ты погляди вокруг, — перебил я, указывая вниз, на многочисленных посетителей ресторана, обедающих за столиками в зале. — Вот она, реальность. Ты замечаешь в ней какие-нибудь перемены?

Не успел я договорить, как из-за столика в отдаленном углу зала раздался гневный выкрик. Слов я не разобрал, но кричали так громко, что все головы повернулись туда. Я подумал даже, не ограбили ли кого-нибудь снова, но оказалось, что это обычная ссора. Женщина лет тридцати пяти вставала из-за стола, гневно глядя па сидящего напротив мужчину.

— Не в этом дело! — воскликнула она. — А в том, что меня не удовлетворяют наши отношения! Понимаешь ты это? Не удовлетворяют! — Она овладела собой, бросила на стол салфетку и бросилась вон.

Сслсстинскне пророчества

Мы с Чарлиной посмотрели друг па друга. Мы оба были поражены тем, что эта гневная вспышка разразилась как раз в ту минуту когда разговор зашел о людях в нижнем зале. Наконец Чарлина кивнула в сторону столика, за которым мужчина продолжал в одиночестве доедать свой обед, и сказала:

— Да, это реальность, и она преображается.

— Но как? — воскликнул я, еще не придя в себя.

— Преображение совершается по мере восприятия Первого откровения. Правда, по словам священника, поначалу человек его не осознает и ощущает только глубокую неудовлетворенность и жажду перемен.

— Перемен?

— Да.

— Каких же?

— В том-то и дело, что поначалу мы сами этого не знаем. Согласно Рукописи, мы на какие-то мгновения постигаем иное самоощущение... Более глубокое. Мы испытываем вдохновение. Но его природа нам непонятна, и продлить его мы бессильны. Когда оно уходит от нас, мы чувствуем неудовлетворенность, недовольство жизнью. Она кажется нам слишком тусклой, слишком обыденной.

— И ты думаешь, что эту женщину именно неудовлетворенность заставила вспылить?

— Думаю. Эта женщина такая же, как и мы все. Всем нам хочется найти себя, реализовать свои возможности, и мы не желаем мириться с тем, что нас сковывает. Это беспокойное стремление к самореализации — причина эгоцентризма, распространившегося в последние десятилетия. Ему подвержены все, от финансистов до уличных хулиганов. Она просмотрела мне в глаза.

— И потому-то мы делаемся так требовательны, когда строим отношения с другими. Из-за этого наши привязанности так непрочны!

Ее слова заставили меня вспомнить два своих последних романа. Оба начинались очень бурно, но ни один не продлился и года. Чарлина терпеливо ждала, когда мое внимание снова обратится к ней.

— Расскажи-ка об этом подробнее, — попросил я.

— Об этом мы долго говорили со священником, — ответила она. — Он объяснил, что, когда оба партнера слишком требовательны, когда каждый ждет, что другой будет жить только его интересами, всегда будет под рукой, чтобы делать то, чего хочется другому,, обязательно возникают столкновения.

Ее слова попали в цель. Действительно, оба моих романа погубило стремление диктовать другому свою волю. У нас постоянно возникали стычки из-за распорядка дня. При высоком темпе жизни нам катастрофически недоставало времени, чтобы согласовать наши планы — куда идти, что делать, чем заниматься. И в конце концов вопрос, кто будет решать такие вещи, становился неразрешимой трудностью.

— Вот из-за этой-то битвы за власть, — продолжала Чарлина, — нам и трудно долго оставаться с одним человеком. По крайней мере, так написано в Рукописи.

— Не вижу, при чем тут духовность, — заметил я.

— Вот и я сказала священнику то же самое, — ответила Чарлина. — Важно помнить, ответил он, что, хотя многие современные болезни общества можно объяснить беспокойством и неудовлетворенностью, это проблема временная, она разрешится сама собой. Рано или поздно мы поймем, чего нам недостает и в чем состоит новое осознание жизни. Тогда можно будет считать, что Первое откровение усвоено нами.

Принесли наш обед, и разговор прервался. Официант налил вина. Мы таскали кусочки друг у друга с тарелки. Протянув руку через стол, чтобы подцепить ломтик моего лосося, Чарлина сморщила нос и хихикнула, а я подумал: “До чего же с ней легко!”

— Ну хорошо, — сказал я, — так чего же все-таки нам недостает? В чем состоит это твое Первое откровение?

И снова Чарлина помолчала, подыскивая нужные слова.

— Это трудно объяснить, — произнесла ома наконец. — Но священник выразил это так: Первое-откровение будет усвоено, когда мы осознаем значение совпадений в нашей жизни.

Она наклонилась ко мне.

— Случалось ли тебе когда-нибудь предвидеть свое будущее? Какая-то интуиция, какой-то внутренний голос подсказывал тебе, что ты будешь делать, чему посвятишь жизнь. Тебя это удивляло? Потом, когда ты успевал забыть об этом строил совершенно другие планы, ты вдруг встречался с чем-то, или что-то читал, или попадал в какое-то место — и это приводило как раз к тому будущему, которое ты предвидел когда-то.

Так вот, этот священник убежден, что такие совпадения происходят с людьми все чаще — и в конце концов мы понимаем, что это не может быть простой случайностью. В этом чувствуется судьба! Мы осознаем, что наша жизнь направляется какой-то силой. Мы соприкасаемся с тайной, чувствуем вдохновение, ощущаем полноту жизни!

Священник говорил, что, испытав это ощущение на какое-то время, мы будем стараться сохранить его постоянно. Все больше людей с каждым днем убеждаются, что эта таинственная сила вполне реальна и, значит, что-то неизвестное нам сокрыто за повседневной жизнью. Вот осознание этого и есть Первое откровение.

Она посмотрела па меня, ожидая ответа. Но я промолчал.

— Разве ты не понимаешь? — огорчилась она. — Усвоить Первое откровение — значит признать существование тайны, окружающей жизнь каждого из нас на этой планете. С нами происходят таинственные совпадения, и хотя мы их не понимаем, мы знаем, что они реальны. Мы снова чувствуем, как в детстве, что какая-то сторона жизни скрыта от нас, что нам многое предстоит узнать, что самое важное скрыто от нас за кулисами.

Чарлина говорила увлеченно, наклонившись ко мне и жестикулируя.

— Похоже, ты очень увлеклась всем этим, — заметил я.

— Я помню времена, — резко сказала она, — когда ты сам говорил о таких вещах.

Ее слова встряхнули меня. Она была права. В моей жизни был период, когда я действительно интересовался подобными значимыми совпадениями и даже пытался истолковать их психологически. Но впоследствии мои взгляды изменились. По какой-то причине я стал считать свои прежние интересы фантазиями, недостойными зрелого человека, и вообще перестал обращать внимание на какие бы то ни было совпадения.

Я почувствовал потребность оправдаться.

— Что же, видно, я тогда увлекался восточной философией или христианской мистикой, а ты и запомнила. И в любом случае, согласись, Чарлина, о том, что ты называешь Первым прозрением, написано немало книг. Что нового сообщает твоя Рукопись? Даже если согласиться, что в совпадениях есть нечто таинственное, каким образом это может привести к преображению жизни?

Чарлина на мгновение опустила глаза.

— Пойми меня правильно, — сказала она. — Конечно, это осознавалось раньше и написано об этом много. Священник особо подчеркнул, что Первое откровение не ново. Он сказал, что во все времена отдельные люди понимали значение совпадений, что это легло в основу многих религий и философских построений. Новизна заключается в количестве таких людей. Преображение совершается сейчас, в наше время, потому что очень много людей одновременно осознали одно и то же.

— Что же это все-таки значит? — упорствовал я.

— По словам священника, в Рукописи говорится, что число людей, сознающих важность совпадений, резко возрастет, когда двадцатый век перевалит за свою половину. Это число будет расти примерно до начала следующего столетия, когда его значение дойдет до некоей величины. Иными словами, будет достигнута критическая масса.

В Рукописи содержится предсказание: когда мы достигнем этой критической массы, тут уж все человечество поймет важность значимых совпадений. Большинство из нас всерьез задумается о таинственном процессе, который лежит в основе человеческой жизни на нашей планете. И когда этими вопросами задастся одновременно достаточное количество людей, в их сознание смогут проникнуть и следующие откровения, потому что, согласно Рукописи, когда очень много людей начинает всерьез спрашивать себя о смысле жизни, они непременно получают ответы. Остальные откровения явят себя. одно за другим.

Чарлина сделала паузу и занялась едой.

— И что же, — спросил я, — когда мы получим следующие откровения, вся наша жизнь преобразится?

— Так говорил священник.

Я смотрел на Чарлину некоторое время, обдумывая идею “критической массы”, потом сказал:

— Знаешь, а не кажется тебе все это слишком уж замысловатым для Рукописи, написанной за шесть веков до нашей эры?

— Согласна, — ответила она. — Я сама об этом заговорила. Но священник заверил меня, что ученые, которые первыми переводили Рукопись, нимало не сомневались в ее подлинности. Дело в том, что она написана на арамейском, как большинство книг Ветхого Завета.

— Арамейский в Южной Америке? Как же он проник туда шестьсот лет до Рождества Христова?

— А вот этого священник не знал.

— А церковь как относится к Рукописи? Признает?

— Нет. Он говорил, что большинство духовенства изо всех сил старается замолчать или запретить Рукопись. Поэтому он и отказался назвать мне свое имя. Очевидно, разговор со мной представлял для него немалую опасность.

— А почему большая часть духовенства настроена против Рукописи, он объяснил?

— Объяснил. Она заставляет усомниться в полноте религии.

— Каким образом?

— Я не совсем поняла. Он мало говорил об этом. Очевидно, дальнейшие откровения развивают и дополняют некоторые традиционные представления, а это пугает церковных Пастырей. Они считают, что их представления в дополнениях не нуждаются.

— Вот оно что!

— Сам-то он считает, — продолжала Чарлина, — что Рукопись ничуть не противоречит церковным основам. Скорее, она проясняет то, что подразумевают духовные истины. Он уверен, что пастыри церкви убедились бы в этом, если бы вспомнили, что жизнь — великая тайна, и испытали бы последующие откровения.

— А сказал он тебе, сколько всего этих откровений?

— Нет. Он только упомянул Второе. Он сказал, что оно объясняет события недавней истории и уточняет смысл преображения.

— А подробнее он не говорил?

— Нет, не успел. Он сказал, что ему надо идти, что у него дело. Мы договорились встретиться у него дома через несколько часов. Когда я пришла, он еще не вернулся. Я просидела там три часа, но так его и не дождалась. В конце концов мне пришлось уйти, чтобы не опоздать на самолет.

— И что же, ты так и не говорила с ним больше?

— Нет. Мы больше не виделись.

— А официальные инстанции не подтвердили существования Рукописи?

— Нет.

— И когда это все было?

— Около полутора месяцев назад.

Несколько минут мы ели в молчании. Наконец Чарлина подняла глаза и спросила:

— Ну так что ты об этом думаешь?

— Не знаю, что и думать, — честно ответил я. Мне трудно было поверить в то, что люди могут радикально измениться. С другой стороны, меня потрясла мысль, что может существовать Рукопись, толкующая о таких вещах.

— А он не показал тебе списка или хотя бы выдержек?

— Нет. У меня нет ничего, кроме собственных записей. Мы снова помолчали.

— Послушай, — сказала она, — а ведь я думала, что ты придешь в восторг от этих мыслей.

Я посмотрел на нее.

— Видишь ли, без доказательств поверить в такое трудно. Она снова широко улыбнулась.

— В чем дело? — спросил я.

— Дело в том, что я сказала то же самое.

— Кому, священнику?

—Да.

— И что он ответил?

— Он сказал, что доказательство состоит в переживании.

Что бы это значило?

— Это значит, что истинность Рукописи подтверждается нашим собственным внутренним опытом. Когда мы глубо погрузимся в себя и осознаем, как протекает наша жизнь в данный исторический момент, мы сразу увидим, что идеи шеи осмысленны и справедливы. — Она поколебалась. — Ты согласен, что в этом есть смысл?

Я задумался. Есть ли в этом смысл? Действительно ли каждый испытывает ту же неудовлетворенность жизнью, что и я, и верно ли, что наша неудовлетворенность проистекает из простого озарения, простого осознания, появившегося за последние тридцать лет, — осознания того, что жизнь — это нечто большее, чем мы думаем, нечто выходящее за пределы повседневного опыта?

— Не знаю, — ответил я наконец. — Думаю, мне нужно время, чтобы осмыслить это.

Я спустился в сад, разбитый перед рестораном, и стал позади кедровой скамейки, обращенной к фонтану. Справа от меня загорались и гасли огни аэропорта, ревели двигатели реактивного самолета, готового взлететь,

— Какие красивые цветы! — проговорила Чарлина у меня за спиной. Я повернулся и увидел, что она подходит ко мне по дорожке, любуясь петуниями и бегониями, окаймляющими площадку со скамейками. Она остановилась рядом, и я притянул ее к себе. Я вспоминал... Несколько лет назад, ког-мы оба жили в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, мы часто проводили вечера за разговорами — в основном обсуждали научные теории и проблемы психологического роста. Мы любили эти разговоры и нравились друг другу. Но наши отношения так и остались платоническими, и сейчас я удивлялся этому.

— Я просто выразить не могу, — сказала она, — до чего приятно снова тебя видеть!

— Мне тоже, — ответил я. — Так многое вспоминается.

— Как ты думаешь, почему мы потеряли друг друга из виду? — спросила она.

Ее вопрос пробудил во мне воспоминания о нашей последней встрече. Мы стояли у моей машины и прощались. Я возвращался в свой родной город, меня переполняли замыслы. Меня ждала новая работа: я собирался заниматься с детьми — жертвами жестокого обращения. Мне казалось тогда, что я знаю, как помочь этим детям выйти из замкнутого круга воспоминаний и реакций па пережитое, которые мешали им жить. По время показало, что я не смог ничего добиться. Пришлось мне признать свою беспомощность. Я и до сих пор не знаю, как может человек преодолеть свое прошлое. Это было шесть лет назад. Думаю, что полученный опыт пошел мне на пользу. Но я чувствовал потребность идти дальше. Только вот куда? Для чего? Изредка я вспоминал Чарлину — мои тогдашние представления о природе детской травмы многим были обязаны ей. И вот она снова была рядом, и беседовать с ней оказалось так же интересно, как раньше.

— Наверное, потому, что я был полностью поглощен работой, — ответил я.

— Я тоже. Работая в газете, не соскучишься. У меня просто не было времени на воспоминания.

Я сжал ее плечо.

— Знаешь, Чарлина, я ведь успел забыть, как чудесно с тобой разговаривать, как легко и непринужденно чувствуешь себя с тобой!

Она улыбнулась и кивнула.

— Да, — сказала она, — а я, поговорив с тобой, всегда чувствовала прилив энергии!

Я собирался ответить, по тут заметил, что побледневшая Чарлина обратила тревожный взгляд в сторону ресторана.

— Что с тобой? — спросил я и тоже посмотрел туда. Несколько человек, беседуя, шли к стоянке автомобилей. Ничего необычного я не заметил. Я снова повернулся к Чарлинс. Она казалась встревоженной и смущенной.

— Что с тобой? — повторил я.

— Там, за первым рядом автомобилей... Видишь человека в серой рубашке?

Я снова посмотрел на стоянку. Из ресторана вышло еще несколько человек.

— Которого?

— По-моему, его уже там нет, — сказала она, вглядевшись. — Те люди, за соседним столиком, которые видели вора, укравшего мой портфель, сказали, что он был с бородкой, лысоватый и в серой рубашке. По-моему, я видела его только что у автомобилей. Он смотрел на нас.

Тревога Чарлины передалась мне. Сказав, что сейчас вернусь, я подошел к стоянке, стараясь не отходить слишком далеко. Никого подходящего под описание предполагаемого вора я не увидел.

Когда я вернулся к скамейке, Чарлина наклонилась к моему уху и почти прошептала:

— Послушай, а вдруг все дело в Рукописи? Может, этот человек решил, что я вывезла из Лимы копию, и взял мой портфель, чтобы ее вернуть?

Мы возвратились в ресторан и вызвали полицию. Машина явилась очень быстро, и мы рассказали, что произошло. В течение двадцати минут полицейские проверяли все автомобили, а потом сказали, что у них больше нет времени. Зато они пообещали проверить всех пассажиров на борту Чарлининого самолета. Когда полицейские уехали, мы с Чарлиной вернулись к фонтану.

— О чем мы говорили, — спросила она, — перед тем, как я увидела этого человека?

— О тебе и обо мне, — ответил я. — Чарлина, почему ты решила увидеться со мной и рассказать обо всем этом?

Она, кажется, растерялась.

— Понимаешь... Там, в Перу, когда священник рассказывал о Рукописи, мне почему-то все время вспоминался ты.

— Неужели?

— Тогда я как-то не задумалась об этом, — продолжала она, — но и позже, когда я вернулась в Вирджинию, ты приходил мне на ум каждый раз, когда я размышляла о Рукопи-Я не раз хотела тебе позвонить, да так и не собралась. Я лечу в Майами, получила туда назначение. И вот, представь себе, уже в самолете я узнала, что здесь будет двухчасовая посадка. Ну, тут уж я позвонила сразу, как только мы сели. Прослушала твой автоответчик — ты, правда, просил звонить на озеро лишь по важным делам, но я все-таки решила рискнуть.

Я смотрел на нее, не зная, что думать.

— Конечно, — сказал я наконец, — я рад, что ты позвонила.

Чарлина посмотрела на часы.

— Уже поздно. Мне пора возвращаться в аэропорт.

— Я тебя отвезу, — предложил я.

Мы подъехали к главному зданию аэровокзала и подошли к месту посадки. Я внимательно смотрел по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. Посадка в самолет уже началась, и один из тех полицейских, что приезжали в ресторан, внимательно наблюдал всех пассажиров. Мы подошли к нему, и он сказал, что видел всех пассажиров с билетами, и среди них нет никого, отвечающего описанию вора.

Мы поблагодарили его, и когда он ушел, Чарлина с улыбкой повернулась ко мне.

— Ну что же, мне пора. — Мы обнялись. — Вот мой телефон. Давай на этот раз поддерживать связь.

— Послушай, — сказал я. — Я хочу, чтобы ты была поосторожнее. Если что, сразу зови полицию.

— Не беспокойся обо мне, — ответила она. — Все будет хорошо.

Мы посмотрели друг другу в глаза.

— Что ты думаешь делать по поводу Рукописи? — спросил я.

— Не знаю. Следить за новостями, наверное. Может, что-нибудь просочится.

— А если ее скроют?

Она снова широко улыбнулась.

— Так я и знала! Ты уже на крючке. Я же говорила — это то, что тебе нужно. Что будешь делать?

Я пожал плечами.

— Наверное, попробую что-то разузнать.

— Ладно. Если что-то выяснишь, сообщи мне.

Мы попрощались еще раз, и она зашагала прочь. Я смотрел ей вслед. Один раз она обернулась и помахала мне, потом исчезла в коридоре, ведущем на посадку. Я вернулся к машине и поехал прямиком к себе на озеро — правда, пришлось по дороге остановиться для заправки.

Дома я немного посидел в качалке на крыльце. Пели цикады, квакали древесные лягушки, а в отдалении слышался голос козодоя. Лунный серп почти касался воды, и колеблющаяся на воде серебристая дорожка тянулась прямо ко мне...

Да, рассказ Чарлины меня заинтересовал. Только вот поверить в скорое преображение человечества мне было трудновато. В свое время я, как и многие другие, отдал дань социальным исканиям шестидесятых и семидесятых годов, да и духовные интересы восьмидесятых не оставили меня равнодушным. И все же судить о происходящих в обществе переменах мне было нелегка. Возможно ли, чтобы какие-то новые сведения могли разом изменить весь человеческий мир? Вряд ли, неправдоподобно как-то. В конце концов, человечество существует на этой планете много веков — почему вдруг именно сейчас мы получим какое-то откровение? Я еще посидел, посмотрел па воду с лунной дорожкой, потом выключил лампочку и отправился в спальню, намереваясь почитать перед сном,

Утреннее пробуждение было внезапным. Только что виденный сон отчетливо запечатлелся в памяти. Несколько минут я смотрел на потолок моей спальни, перебирая в уме подробности.

Я что-то искал. Передо мной тянулся густой, красивый лес, и я брел по нему, погруженный в поиски. Шел я долго, сбивался с пути и не раз терялся, не зная, куда поворачивать. Но, как ни поразительно, каждый раз неведомо откуда появлялся какой-то человек и указывал мне дорогу. Если во сне я знал, что ищу, то, проснувшись, забыл, но уверенность в себе и бодрость остались.

Я сел в постели. Через всю комнату тянулся от зашторенного окна солнечный луч, и в нем плясали сверкающие пылинки. Я подошел к окну и отдернул занавеску. За окном сиял ясный день. Довольно сильный ветер раскачивал верхушки деревьев. Поверхность озера, должно быть, покрыта рябью, на которой пляшут солнечные отблески, а выходить из воды холодно — ветер обдувает мокрую кожу.

И все же я вышел из дому и бросился в воду. Нырнул, вынырнул и поплыл на середину озера, где привык, лежа на спине, глядеть на знакомые горы. Озеро лежало в глубокой долине, где сходились три горных кряжа. Это восхитительное место обнаружил мой дед в молодости.

Добрая сотня лет миновала с тех пор, как он впервые взошел, на эти вершины — малолетний исследователь, чудесно одаренный мальчик, растущий в мире, где еще водились дикие звери — горные львы, кабаны, — где на северном склоне горы еще стояли индейские хижины. Он поклялся тогда, что в один прекрасный день поселится здесь, в этой живописной долине, поросшей вековыми деревьями и орошаемой семью ручьями, — и сдержал клятву, построил домик и исходил окрестности множество раз вместе с внуком. Я-то, правда, никогда не разделял его влюбленности в этот горный край, но все же не спешил расстаться с землей и домом, даже когда цивилизация вторглась в эти места и окружила мой участок.

С середины озера мне была видна скала, вздымающаяся на самой вершине северного кряжа. Вчера я, следуя ритуалу, установленному дедом, взобрался туда — ради душевного покоя и мира, который несли вид на долину, запах листьев и шум ветра в верхушках деревьев. И пока я там сидел, глядя на озеро и его зеленые берега, мне делалось все лучше и лучше, словно красота и величие природы развязывали какой-то болезненный душевный узел. А через несколько часов я встретился с Чарлиной и услышал о Рукописи.

Я доплыл до берега и растянулся на деревянных мостках перед домом. Нет, услышанному невозможно поверить. Слишком уж невероятно такое совпадение: стоило мне укрыться в горах, утратив радость жизни, и тут же, как по заказу, появляется Чарлина и объясняет мне причину моей тревоги, цитируя старинную Рукопись, обещающую раскрыть тайну человеческого существования.

Но ведь в Рукописи как раз и говорится о таких совпадениях, как появление Чарлины, — слишком маловероятных для простой случайности. Неужели этот старинный документ содержит истину? Неужели, вопреки всеобщему скептицизму и безверию, число людей, сознающих важность совпадений действительно приближается к критической массе? Возможно ли, что люди теперь окажутся способны понять природу этого явления и тем самым приблизиться к новому пониманию смысла жизни?

И каким же, недоумевал я, будет это новое понимание? Может быть, последующие откровения Рукописи как раз и содержат объяснения? Ведь именно это говорил Чарлине священник.

Надо было решаться. Благодаря Рукописи, моя жизнь уже обрела некий новый смысл и цель. Вопрос был в том, что делать сейчас. Я мог оставаться на месте, а мог отправиться в поиски знания. В голову мне пришла мысль о возможной опасности. Кто украл портфель Чарлины? Для чего? Чтобы скрыть Рукопись? Неизвестно.

Я хорошенько подумал, взвешивая возможный риск, и решил наконец, что особенно бояться нечего, если соблюдать осторожпость и избегать опрометчивых шагов. Я полистал желтые страницы телефонного справочника и, выбрав бюро путешествий с самым заметным объявлением, позвонил. Служащий, подошедший к телефону сообщил, что попасть в Перу легче легкого. Оказывается, кто-то в последний момент отказался от путевки, которой я и могу воспользоваться — билет на самолет заказан, гостиничный номер в забронирован. Все это будет моим и даже со скидкой, если... если я смогу собраться немедленно: самолет вылетает через три часа! Успеваю?

Длительное настоящее