За рождение без насилия

Париж: Изд. "Сеиль". 1984.

Перевод с французского М.Х. Разенковой. Москва, 1988

«У них есть глаза, но они не видят».
- Думаете ли Вы, что рождение может быть приятной вещью?
- Рождение... приятной вещью?
- Да. Думаете ли Вы, что дети должны быть счастливы, рождаясь на свет?
- Дети... счастливы родиться на свет! Что за вопрос! Вы это серьёзно?
- Совершенно серьезно.
- Нов конце концов... новорождённые!
- Что же "новорождённые"?
- Новорождённый не сумеет быть ни счастливым, ни несчастным.
- Вот как! А почему?
- Новорождённые ничего не чувствуют.
- Вот те на!
- А Вы так не считаете?
- Поэтому-то я и спрашиваю.
- Вам все так скажут.
- Это не очень веское основание.
- Я Вам это докажу. В конце концов... Новорождённый... Это не видит, это не слышит. Как это по-вашему может быть несчастно?
- "Это" не видит, "это" не слышит... всё это мешает "этому, очень громко кричать.
- Нужно, чтобы новорожденный разработал лёгкие.
- Разработал лёгкие! В .самом деле, вы меня огорчаете.
- Я согласен, это не довод, но так говорят.
- И говорят, как Вы знаете, немало глупостей. А Вы, значит, считаете, что при рождении ребёнок ничего не чувствует?
- Не сомневайтесь, это очевидно.
- Забавно, но лично я в этом не уверен.
- Полноте! Новорождённый!
- Как это, "полноте! Новорождённый!"
- Но как вы хотите, чтобы в этом возрасте?..
- Вы огорчаете меня всё больше и больше. Нужно ли напоминать Вам, что огорчения детей не имеют границ, что печальной, но чудесной привилегией молодых является чувствовать всё в тысячу раз глубже, чем мы чувствуем!
- Это верно, я согласен с Вами. И все же новорождённый так мал...
- Как будто рост как-нибудь влияет на положение вещей!
- С этим я тоже соглашусь...
- И ещё каким чудом "это" может кричать так сильно и ничего не испытывать?
-Но я же Вам говорю, новорожденный ничего не чувствует.
- Опять! А в силу чего?
- У новорожденного нет сознания.
- А! Вот что ставит все на свои места. Нет сознания... Вы хотите сказать, нет души?
- Нет, нет. Душа... я не знаю.
- Тогда как сознание...?
- Сознание - это совсем другое.
- И Вы можете объяснить мне эту тайну? Тогда, браво! Я слушаю Вас, мой друг. Я весь внимание.
- Ну, хорошо... Это значит... по правде говоря, сознание...
Дальше мы не пойдем. Не будем блуждать в зачарованном лесу диалектики.
Откажемся приводить доводы. Скоро нас попытаются убедить, что Ахилл не сможет догнать черепаху.
Все очень просто. Только разум сложен. Когда ребенок рождается, он начинает кричать. И этот крик радует зрителей.
"Вы слышите! Вы слышите, как он кричит!" -говорит счастливая мать, восхищенная тем, что такое маленькое существо производит столько шума. Эти крики новорожденных, о чем они говорят?
Что рефлексы в норме. Что механизм функционирует.
Не правда ли, люди всего лишь машины?
А не говорят ли крики о страдании?
Возможно ли, чтобы младенец испытывал безграничное зло к себе лишь для того, чтобы кричать как следует?
Будет ли рождение столь же болезненным для ребенка, насколько роды болезненны для матери?
И если это так, кто об этом побеспокоится?
Боюсь, что никто, т.к. вижу небольшое внимание, с каким обращаются с ребенком при его рождении.
Увы! Эта твердая мысль, хорошо укоренившийся постулат, что "это" ничего не слышит, "это" ничего не видит - о новорожденном.
Как "это" может печалиться? "Это" кричит, "это" горланит, вот и все.
В общем, "это" предмет.
А если все это не так?
Если это уже личность?
Новорожденный " личность? Да нет же, полноте! Книги говорят совершенно противоположное. Книги...
Такая "научная" правда сегодня становится ложью назавтра. Тогда как же узнать? Не полагаться ни на научные труды. Верить только правде, только фактам. Верить только заинтересованному в этом. К несчастью, если и случается, что какой-нибудь ребенок родится с зубом, то я не знаю ни одного малыша," который родился бы со словом "здравствуй, папа, здравствуй, мама". Как жаль, право, что юный путешественник не может передать свои чувства, что он лишен слов.
В самом деле, моя собака, моя кошка не нуждаются в словах. И все же я хорошо знаю, когда они в ярости или ревнуют, или сердятся.
Пусть иностранец, человек, не говорящий на моем языке, случайно, по неосторожности проглотит горячую жидкость, и я внезапно увижу, как красноречиво он произносит свою речь:
быстрое сотрясение пробегает по его телу, в то же время, как оно силой отплевывается;
в исступлении машет руками;
QH вращает глазами, полными слез я сильно гримасничает.
Будь он из Китая, Афганистана или Турции - стран, языка которых я не знаю, я очень хорошо его понял:
Этот человек говорит,
нет, он кричит: "Я обжегся. О, какое страдание!"
Между тем, если есть кто-либо, кто страдает и кричит об этом, то это младенец.
Появляющийся на свет ребенок не говорит? Смотрите же.
Есть ли необходимость в комментариях?
Этот трагический лоб, кричащий рот, эти закрытые глаза и сомкнутые брови, эти трагические руки, умоляюще напряженные, отчаявшиеся, эти ноги, яростно толкающиеся, ступни, которые, сгибаясь, пытаются защитить нежный живот, это тело, являющееся собой лишь спазмы и потрясения.
Новорожденный ребенок не умеет говорить?
Он протестует, кричит всем своим существом:
"Нет, не трогайте меня, оставьте меня!"
И в то же время умоляет:
"Помогите мне! Помогите мне!"
Бросал ли кто когда-нибудь призыв более душераздирающий?
Однако, кто слышит этот призыв,
который бросает ребенок
из мрака времени?
Никто.
Это ли не большая тайна?
- Значит, Вы думаете, что... этот малыш, который кричит...? Вы считаете, что этот младенец пытается сказать...? Вы меня пугаете.
- Вам страшно? Я Вас понимаю. Тогда все извинения хороши, "чтобы не видеть";
"Вы показываете здесь нам ребенка, которого
мучают."
Увы, есть и дети-мученики, мы знаем.
"Чудовища! Что они делают с ним? Они его поколотили? Окунули в кипящее масло? Положили на раскаленные угли? Надо их приговорить, предать суду..."
Извращенные родители?
Садисты? Чудовища?
Ничего подобного.
Обыкновенные люди, как Вы и я.
"У них есть глаза, но они не видят.
Все для того, чтобы не видеть".
Это не издевательство над ребенком, это рождение.
Слепцы с широко открытыми глазами, не хотите ли признать, что это факт?
Итак, взгляните.
Святое семейство.
По крайней мере, его современный вариант.
Только что появилось на свет маленькое существо.
Мать и отец рассматривают его с восхищением.
Молодой акушер не может не разделить всеобщего ликования.
Выражение счастья и удивления освещает все лица.
Все светятся от удовольствия.
Все, кроме ребенка.
Ребенок,
какой ребенок?
Боже мой, это же невероятно!
Это маска невыразимой тоски,
руки, поднесенные к голове...
Так выглядит смертельно раненый солдат,
который через мгновение упадет, сраженный, на землю.
Разве это рождение? Это убийство!
И перед лицом такого страдания
Такие восторженные родители!
Это невероятно!
Да, это невероятно.
И все-таки
это так.
Это ослепление просто необыкновенно. Каким чудом...
Чудом?
Нет.
Все как всегда, все очень обыкновенно.
Посмотрите-ка.
Чему улыбается этот молодой врач?
Счастью ребенка?
Вовсе нет.
Ему удались "его" роды. А это не всегда легко. Мать чувствует себя хорошо. Ребенок цел и невредим и громко кричит.
Поэтому-то этот человек и доволен.
Доволен сам собой, это понятно.
Теперь мать.
Восхищенное лицо- Эта женщина радуется красоте ребенка?
Нет, конечно.
Она улыбается, потому что... все закончилось.
Эти "безболезненные" роды, чему она верила лишь частично, - они удались!
Она чувствует облегчение, и даже гордость.
И кто осмелится упрекнуть ее в этом?
Отец...
Этот человек, который, безусловно, не совершил ничего необыкновенного, все-таки верит в это. Ведь у него есть теперь наследник!
Маленькое существо будет расти и в свою очередь производить потомство и воспроизводить -
о, заблуждение! -
бесценные совершенства автора.
Естественно, что этот человек горд.
В таком случае все бывают довольны.
Довольны собой.
Ибо, что касается самого ребенка...
Нужно ли плакать?
Да.
От такого ослепления.
Ведь только ослепление мешало понять смысл страдания матери и делало из родов Голгофу.
"Рожать будешь в муках".
Слава Богу, старое проклятие живо.
Но не пора ли теперь сделать для ребенка
все то, что мы имели счастье сделать
для его матери?
Да, да, совершим это новое чудо.
Но... как?
Рождение без боли может быть подготовлено.
Как же подготовить юного узника?
Давайте запустим тончайшие электроды через мягкий материнский живот, чтобы проникнуть в маленький череп?
О нет, ради Бога!
Мы знаем, какие подвиги совершает технология в наши дни.
Но мы забываем,
сколько садизма сокрыто порой в человеческом сердце:
проникать, исследовать, разрывать, разрезать, рассекать...
Молодого исследователя, будущего Нобелевского лауреата, вооруженного иглами, зондами, переполненного гордостью за свои электронные доспехи - что его вдохновляет?
Любовь?
Или амбиция?
Как некогда религия
так сейчас наука и исследования
прокрывают преступления все тем же плащом респектабельности.
Только чтобы спасти нас с вами Инквизиция пытала и сжигала на кострах, крестоносцы лили кровь рекой.
Другие времена, другие нравы. Те же истоки
вдохновения. Умоляю, никаких электродов!
Попытаемся просто понять.
Осмелившись задать себе вопрос:
"Почему
женщина страдает, рожая?"
мы поймем причину боли,
истоки страха.
Еще раз исполнимся смелостью, откроем наши сердца.
Может быть, наконец, удастся нам услышать,
что так давно и безуспешно
пытается сказать ребенок, появляясь на свет.
"Рождение - это страдание" Гаутама
Рождение - это страдание. А не только роды. Рождаться на свет так же больно, как и давать жизнь.
Когда говорилось "рождение - это страдание", Будда имел в виду не мать, а дитя. А что касается ужаса рождения...
Ужас рождения -это не боль, а страх.
Для малыша этот мир пугающий. Его разнообразие, огромность сводят с ума маленького путешественника.
Говорят и считают, что новорожденный ничего не чувствует.
Он чувствует все!
Абсолютно все, без фильтров, без выбора, без
различия! Рождение - это гроза, ураган.
А ребенок -
терпящий кораблекрушение,
уничтожаемый, поглощаемый стремительным приливом ощущений,
которые он не умеет распознать. - .
Наше единственное преступление в том,
что мы не ведаем всей тонкости и остроты
переживаемых новорожденным чувств.
Эта свежесть чувств носит прекрасное название: юность.
А мы, остальные, "взрослые люди",
мы уже ничего больше не чувствуем.
Наши чувства притуплены, пресыщены.
Проклятие не возраста, а силы привычки , делает нашу кожу такой же грубой,
мертвой, бесчувственной,
как шкура носорога, крокодила.
Новорожденный не видит?
Эго написано в книгах.
Это в сознании всех людей.
Потому что иначе,
как представить себе, что кто-либо мог бы устремить на ребенка такие прожекторы, которые не вынес бы ни один хирург?
Может быть, уменьшить свет, когда дитя
появляется на свет? Да разве со слепым
церемонятся?
Итак, новорожденный слеп? Откроем же, наконец, глаза,
Что мы увидим?
Голова едва вышла, тело еще нет, а ребенок уже широко открывает глаза.
Пусть он их тут же с криком закроет,
а маленькое личико омрачится невыразимым страданием.
Глаза Михаила Строгова жгут саблей, раскаленной добела.
Итак, когда же Жюль Берн проделал этот эксперимент?
Если бы хотели отметить ребенка печатью страдания и насилия, дать ему понять, что он попал к сумасшедшим,
лучший способ доказать ему это, направив на него ослепляющие лампы.
Как готовится хорошая коррида?
Как делают "хорошего" быка бешенным, пьяным от боли и ярости?
Целую неделю животное держат запертым в темноте.
Затем его внезапно выпускают под ослепляющий
свет арены. И тогда он нападает; надо, чтобы
убивал.
Рычи, толпа!
Кричи, ребенок!
Слепой ли новорожденный?
Ослепленный.
А что до слепых...
Теперь уши.
Глух ли новорожденный? Не более чем слеп.
Когда он появляется на свет, он уже давно все слышит.
В теле матери он узнает так много разных звуков!
Скрип костей, урчание кишечника,
и такой важный барабан, просто колдовской -сердце.
И более грандиозная вещь,
иногда, как дуновение ветра,
иногда, как ураган -
"ее" дыхание.
Затем - слово,
"ее" голос,
это единственный по тембру, модуляциям, настроению голос, с которым растет ребенок.
А шум окружающего мира.
Ребенок знает голос своего отца задолго до того, как встретит его.
А все вместе - какой великолепный концерт!
Конечно, все это смягчено, ослаблено, притуплено околоплодными водами.
Как грохочет этот мир, рожденный в волнах!
Наши голоса, наши крики должны казаться несчастному младенцу тысячекратным раскатом грома.
Кто помышляет говорить тихо в родильном отделении?
"Тужьтесь! Да тужьтесь же!"
Эти вопли
должны очаровать ребенка.
Ах, несчастный ребенок,
какое же это бедствие - родиться,
в мгновение ока очутиться в океане нашего незнания, невольной жестокости!
Может быть твоя кожа, мой маленький, менее измучена?
Полноте, ведь младенец ничего не чувствует!
На самом ли деле ничего?
Чувствует ли что-нибудь эта боязливая кожица,
которая знает: друг или недруг к ней приближается, и начинает дрожать?
Эта кожа, которая не знала ничего кроме нежности ласки прикосновений слизистых оболочек, что она встретит?
Гигиенические салфетки, грубые ткани,
а иногда даже щётку!
О, терновый венец!
Новорождённый малыш попадает прямо-таки на острые шипы.
Вот он и кричит.
И мы хохочем во всё горло.
При виде таких страданий
хочется крикнуть: "Хватит! Достаточно!" Да, ад действительно существует. Это не сказка.
И там горит настоящий огонь. Но этот ад не на исходе жизни, в загробном мире,
Он здесь, в начале пути.
Это та мука, на которую, сами того не желая, мы обрекаем ребёнка, и это те шипы, тот огонь, который мы зажигаем между собой и невинным младенцем.
Ну, это-то наконец всё,
конец всем пыткам?
Нет, нет, этот огонь,
обжигающий кожу и глаза,
проникает внутрь и жалит ребёнка изнутри.
Да, ещё худшим является ожог воздухом лёгких.
Это то же самое, что в первый раз затянуться сигаретой, вдохнуть дым.
О, эта икота, эти глаза, часто полные слез, красное
лицо, исступлённый кашель!
Но настолько более жесток ожог,
более ново и оскорбительно - проникновение воздуха вовнутрь!
Да, этот ожог превосходит по ужасу все остальные пытки.
В ребёнке всё сжимается, всё протестует, всё отвергает
и старается избавиться от врага.
И за этим следует крик!
Первый крик - это
"нет"! Это потрясение человека, которого убивают, насилуют,
это страстный, пылкий,
отказ от того, что на самом деле является
жизнью!
Ну, наконец-то, всё, не правда ли?
Увы, нет!
Ребёнок рождается, его хватают за ногу, и
принуждают висеть вниз головой.
Маленькое тельце, действительно очень скользкое, всё покрыто белой густой смазкой.
Он может .выскользнуть из рук и упасть.
До некоторой степени такой захват хорош.
Хорош... для нас.
Но находит ли приятным сам ребёнок качаться вниз
головой?
Без сомнения, он испытывает головокружение, в дальнейшем - это тревога, приходящая к нам вместе с кошмарами, где лифт пробивает потолок,
с внезапными спусками с высоты шестого этажа,
мерзкими
падениями, когда кажется, что пол уходит из-под ног. Все головокружения, все страхи в этом плане имеют
одну метку: рождение.
Это один из простейших механизмов. Но чтобы лучше его понять, нужно вернуться назад, в материнское лоно,
проследить все злоключения маленькой спинки.
Воистину, сила - "в почках", страх - "между лопаток".
Мои состояния души - это, фактически, "состояние моей спины"!
В материнском лоне существование ребёнка имело два этапа,
два сезона, противостоящие друг другу, как зима лету.
Сначала это был "золотой возраст".
Эмбрион,
маленький росток, неподвижный, но непрерывно делящийся, который в один прекрасный день становится плодом.
Растение превратилось в животное: его поглощает движение, которое усиливается от центра туловища, к периферии.
Деревце машет ветвями; плод двигается и наслаждается этим.
Пьянящая свобода.
Да, это золотой возраст: это маленькое существо не имеет веса, не имеет никаких преград,
его носят воды и дают ему свободу птиц,
живость рыб.
Его королевство не имеет границ, и
не имеет преград его свобода:
в течении первой половины беременности, яйцо (мембраны, окружающие ребёнка, воды, в которых он плавает) растёт быстрее самого малыша.
Ребёнку хорошо развиваться, благоденствовать: его империя развивается быстрее.
Если и коснётся он слегка границ, то кажется, что они тут же до бесконечности отодвигаются.
У нас есть изображение счастливцев этого возраста: на их лицах выражение безмятежности и восторга.
Увы, отчего же всё в один день должно превратиться в свою противоположность!
Даже будучи принцем, даже во глубине пещеры не ускользнешь от закона.
Проклятый всемирный маятник!
Во второй половине беременности всё меняется: ребёнок начинает расти быстрее, чем содержащее его яйцо.
Он встречает стены.
Он об них бьётся.
Вселенная захлопывается
и сжимает свою добычу.
Где вы, солнечные дни юности, сумасшедшая легкость и свобода!
Из принца, правящего безграничной, бескрайней империей, ребёнок превращается в узника!
Тюрьма!
И какая тюрьма!
Такая тюрьма!
Такая тесная одиночная камера, что можно
коснуться сразу всех стен.
Потолок так низок, что невозможно разогнуть голову.
Мерзкая судьба, неумолимая и непреклонная.
Что же делать?
Смириться.
Ребенок приноравливается, пригибает голову, старается стать меньше. Он и не знает, что растет он сам!
Не может быть большего смирения, покорности, унижения; но вот тюрьма оживает и, как спрут, сжимает свою добычу.
Это сжатие будет длиться целый месяц,
последний месяц беременности,
и мягко подготовит ребенка к заключительной буре.
Сначала маленький узник пугается.
После первого испуга привыкнет.
И даже полюбит.
Почувствует вкус в этих ласках, этих объятиях.
То, что заставляло раньше дрожать, теперь навевает томление.
Когда это происходит, он дрожит от удовольствия,
он покоряется, подставляет спину, нагибает голову.
Потому что это пока только ласки.
И однажды игра кончается.
Любимая волна превращается в ураган,
подруга - в фурию.
Сила, сжимающая ребенка, становится злой.
Она не обнимает ребенка, а раздавливает.
Игра из радостной становится злобной. "Меня не любят больше,
меня гонят! Ты любила меня, а теперь давишь, толкаешь вниз,
выдавливаешь, ты жаждешь моей смерти, ты хочешь, чтобы я прыгнул в эту бездну, небытие!"
Изо всех сил ребенок
противится этому.
Только бы не покинуть, не выпрыгнуть...
Что угодно, только не эта пустота.
Но что сделаешь с этой огромной, сумасшедшей силой!
Сжатые плечи, втянутая голова, сердце, готовое разорваться, ребенок - не более чем сгусток страха.
Стены сжимаются снова.
Тюрьма становится туннелем,
воронкообразным туннелем.
Этот ужас, не знающий больше границ,
переходит в неистовство.
Пьяный от ярости, узник бросается на приступ.
Он весь - ярость.
Нужно, чтобы эта стена, о которую я разбивал голову, уступила.
Эта стена, жаждущая моей смерти!
А эта стена... это моя мать,
которая носила и любила меня!
Чудовище нажимает еще сильнее.
О! Моя голова,
голова, вынесшая всю тяжесть несчастья, как она еще цела!
Конец близок, смерть очевидна.
Откуда же знать этому несчастному ребенку,
что чем больше сгущается тьма, тем ближе свет,
свет жизни!
Ну же, чудовище, еще раз ...
И тогда, происходит взрыв, вспышка.
Стены рушатся.
Тюрьма исчезает.
Ничего!
Что это, взрыв вселенной?
Нет, это я родился.
Вокруг меня пустота.
Невыносимая свобода.
Все раздавливало меня, сжимало. Но я имел тело, форму!
Проклятая тюрьма, моя мама, где она?
Без тебя от меня осталось одно головокружение,
приди, вернись, верни меня,
держи меня, дави, сжимая меня,
но пусть я существую!
Страх подкрадывается сзади.
И враг всегда ударяет в спину.
Ребенок переполнен тревогой по одной простой причине - ничто не держит больше его спину.
Эта спина сжималась изо дня в день,
напряжение согнуло ее в дугу,
и вдруг, внезапно, она освободилась.
Чтобы успокоить, убедить, умиротворить, нужно сложить, собрать маленькое тельце,
защитить от пространства,
дать ему от этой новой для него свободы ровно столько, сколько он может найти приятным для себя.
Так сжимают атмосферу вокруг водолаза, слишком быстро поднимающегося на поверхность.
А вместо этого, ребенка подвешивают за ногу,
и голова, вынесшая на себе всю тяжесть драмы, болтается и вертится в пространстве!
А куда кладут этого страдальца, ребенка, пришедшего из тепла, из нежного чрева?
На чашу весов!
Металлическую, грубую, холодную, как лед,
обжигающе ледяную -
это мог придумать только садист, не иначе!
Крики ребенка усиливаются.
Публика в восторге -
"Вы слышите, слышите, как он кричит!" -
от того, что такое маленькое тельце может производить столько шума.
И снова
берут ребенка за пятки.
Новое путешествие, новое головокружение.
Его кладут на стол:..
И непрерывно плачущего, ненадолго покидают.
Теперь капли.
Мало того, что его глаза исколоты светом, их нужно защищать от инфекции, невесть когда исчезнувшей,
Ребенок борется, сражается, как одержимый.
Но мы сильнее, мы взрослые.
В конце концов, дело кончается тем, что, отогнув нежное веко, туда запускают несколько капель жгучей жидкости.
Вот наконец-то ребёнок один.
Потерянный в этой враждебной, непонятной вселенной, он задыхается от страха.
Даже если к нему просто приближаются, он всё равно дрожит и ревёт белугой.
Убежать! Спастись!
И тогда видят вещь необыкновенную:
весь в слезах, изнемогая, ребёнок бежит.
Он не убежит далеко; ножки двигаются, но не могут его унести.
И он уходит в себя.
Он изгибается, сворачивается в комочек,
скрючивается.
И так складываются его ручки и ножки, что он снова принимает положение плода в утробе матери.
Он отвергает рождение
и весь мир,
и теперь, судя по позе, он в раю -
символический узник материнского лона.
Увы, его снова берут, чтобы одеть.
Нужно быть элегантным,
чтобы мама гордилась,
и терпеть ради неё эти жмущие, тянущие со всех сторон, в узлах вещи.
На этот раз чаша выпита до дна.
Силы ребёнка иссякли,
и он проваливается, погружается в сон,
Это-
его единственное спасение,
его единственный друг.
Наоборот, его отметины во всём:
на коже, в костях, на спине, в
кошмарах,
в безумии, в нашем сумасшествии:
тюрьмы, пытки.
Мифы и легенды, Священное
Писание, что передают нам, если не
эту трагическую Одиссею?
"ОТВЕТ - В ВОПРОСЕ"
1.
Мы спрашивали:
"Как подготовить ребёнка? Может быть, тонкими электродами?.." Мы растеряны.
Но не ребёнка, а себя нам надо готовить. Это наши глаза надо открыть. Это наше ослепление должно кончиться. Просто нужно немного понимания, и всё окажется чрезвычайно просто.
2.
В общем, всё начинается с парадокса.
Ребёнок был в тюрьме, и вот свободен,
а он горланит!
Это, говорят, случается с заключёнными.
Им открывают камеру.
И свобода их опьяняет.
Они не прекращают ни на минуту искать ту перекладину, которую проклинали.
Как будто им не хватает тюрьмы.
Этому младенцу, которого сводит с ума свобода, хочется сказать:
"Ну же, несчастный, прекрати орать! Ты в тоске, а должен ликовать, Пойми, что с тобой произошло, наслаждайся своей
свободой.
Посмотри, как ты можешь резвиться, потягиваться. И как
ты при этом можешь плакать? Какой стыд. Как это прекратить? Как понять этого малыша? Очень просто.
Надо говорить с ребёнком на его языке.
На том всеобщем языке, на котором говорят везде,
он не имеет слов,
его понимают в любом возрасте -
это любовь.
Говорить с любовью... с новорождённым!
Без сомненья.
Надо говорить с ним так, как беседуют влюблённые.
А что говорят друг другу влюблённые?
Они не говорят, они касаются друг друга.
Чтобы сделать это, они гасят свет.
Или просто закрывают глаза.
Они создают темноту вокруг себя.
И в сумраке, слегка касаясь друг друга, ведут разговор.
Они заключают друг друга в объятия, эту старую темницу, охраняющую от окружающего мира.
Говорят их руки,
понимают друг друга сердца.
Только так и нужно разговаривать с
новорождённым, руками лёгкими,
но - любящими,
которые медленно-медленно
привыкают к ритму "его" дыхания.
Но не будем торопиться!
Шаг за шагом,
чувство за чувством.
3.
Начнём с глаз.
Сделаем, как влюблённые - погасим свет. Что может совершить любовь, освещённая прожектором? Как умиротворяет темнота! Сама мать наслаждается сумраком. Не закрываем ли мы глаза, чтобы лучше слышать?

4.
Теперь уши.
Ничего нет проще: создадим тишину,
Просто?
Это менее просто, чем кажется.
Мы настолько болтливы!
В общем, остаться в молчании с кем-либо -эксперимент настолько волнующий, что вряд ли кто-то осмелится на него.
Создать тишину, быть внимательным к "другому", выслушать, почувствовать без слов.
К этому надо готовиться. Тренироваться.
И понять, зачем это нужно.
Первые женщины, родившие в тишине, были настолько взволнованы, что об этом необходимо рассказать.
Уже в конце родов, перед изгнанием плода, мы говорили мало о том, чтобы не нарушить мира и приготовиться к принятию ребёнка. Но как только ребёнок появляется, мы не произносим больше ни слова.
Если нужно было иногда сказать что- либо, отдать какие-либо распоряжения, это проделывалось еле слышным голосом, почти без звука. Чтобы не смущать первые мгновения жизни младенца.
Этот способ ведения родов, совершенно естественный, но всё же удивляющий многих, заставал женщин врасплох настолько, что они довольно быстро впадали в панику!
Вместо того, чтобы кричать, как обычно, ребёнок успокаивается после двух-трёх мощных вскриков. И в наступившей тишине женщины слышат...что они не слышат плачущего ребёнка!
Их глаза быстро наполняются удивлением и тревогой! Перебегая с одного ассистента на другого, они вопрошают о непонятном!
Затем, не в силах более ждать.
"Почему мой ребёнок не кричит?"
Это было ошеломляюще, душераздирающая сцена.
"Почему же он не кричит, мой ребёнок!"
В этом восклицании столько удивления, столько сожаления требования, что мы застыли, поражённые.
Настолько привыкли, что надо, чтобы младенец кричал. Настолько бессознательно отпечатано в мозгу, что "рождение - это страдание"
Что сказать? Что ответить?
Эти женщины не были предупреждены, подготовлены, потому что для нас эта тишина разумелась сама собой.
Мы настолько развращены, что вещь вполне обычная и простая застаёт нас врасплох, ошеломляет.
"Он неживой, мой ребёнок!" - продолжает обеспокоенный голос.
Это было странно, жалко.
"Ваш ребёнок в полном порядке", - говорили мы, жестами приглашая женщину говорить тише. Только для того, чтобы пощадить уши малыша.
Но несчастную наши тихие голоса пугали ещё больше!
"Он умер! Мой малыш умер!" - восклицали они, заводя старую песню.
Умер? Их ребёнок лежал у них на животе, шевелящийся, двигающийся.
"Ну же, - говорили мы, - мёртвые не двигаются. Вы хорошо чувствуете, что ваш ребёнок двигается, что он доволен".
Всё это произносится опять же тихо. Как же сделать, чтобы они были счастливы оба, мать и дитя!..
Поздно, конечно, мы пытались объяснить женщинам причину этой тишины, необходимость уважать ребёнка, защитить его уши, позаботиться о том, чтобы не напугать его раскатами своего голоса. Мы старались объяснить им, что больше нет необходимости страдать и плакать, приходя в этот мир, что совсем необязательно мучиться при рождении. Напрасный труд. Слишком поздно. Наши объяснения не достигали их. Их глаза были полны сомнения. И сожаления!
В конце концов они всё же начинали успокаиваться.
"Ваш ребёнок чувствует себя настолько хорошо, насколько это вообще возможно", - повторяли мы вновь, чтобы их ободрить.
"Вы считаете?" - говорили они тоном, полным недоверия.
'По правде говоря, действительно, поразителен ребёнок, который тут же после рождения, испустив один-два крика, принимается лепетать, зевать, потягиваться и входить в эту жизнь, как будто он очнулся
от неприятного сна.
Это также удивляет и пугает не имеющих к этому привычки, как и женщина, рожающая с улыбкой, без единого крика, с сияющим лицом.
Всё вышесказанное - для того, чтобы сказать, что женщины должны быть подготовлены.
Не поставлены перед фактом! Напротив.
Необходимо, чтобы они участвовали в этом сознательно, всё понимая.
Нужно, чтобы они знали, что ребёнок слышит, что
его уши очень чувствительны. Их легко ранить.
Короче, нужно, чтобы они с первых мгновений научились любить ребёнка ради него самого, а не ради себя.
Ребёнок - это не игрушка, не украшение. Это существо, которое им доверили.
Пусть женщины поймут, почувствуют:
"Я его мать",
а не
"Это мой ребёнок".
5.
Это обучение тишине необходимо в такой же мере тем, кто помогает во время родов, акушерам и акушеркам.
В родильной комнате слишком много громко говорят. Восклицания: "Тужьтесь! Да тужьтесь же, наконец!" - очень редко произносятся шепотом.
К большому сожалению.
Громкие, гулкие звуки и возгласы гораздо больше пугают женщин, чем помогают им. Говоря с ними тихими голосами, мы умиротворяем их. И гораздо больше это помогает им, чем крики.
Пусть помощники тоже пройдут школу тишины. Пусть они подготовятся достойно встретить ребёнка.
6.
Темнота или полумрак, тишина...
И воцаряется необыкновенный мир.
И уважение, с каким подобает встретить прибывающего путешественника, младенца.
В церкви никто не кричит. Инстинктивно все снижают голос. Если есть ещё столь же святое место, то оно здесь.
Полумрак, тишина, что ещё необходимо? Терпение. Или, вернее, обучение необыкновенной медлительности. Почти неподвижности.
Без согласия на это внутреннее спокойствие нельзя надеяться на успех. Невозможно будет понять ребёнка.
Согласие на эту медлительность, проникновение в неё - это ещё одно упражнение, требующее подготовки. Как для женщины, так и для присутствующих., Чтобы достигнуть успеха, надо ещё вспомнить, из какого странного мира приходит малыш.
Сантиметр за сантиметром, или ещё меньше, он приближается к падению в ад. Двигаясь всё медленнее и медленнее, он собирал силы, накапливал значительную энергию.
Не испытав на своём собственном теле этой крайней медлительности, невозможно понять и рождение. Невозможно встретить новорождённого.
Чтобы это понимание, эта встреча произошли, нужно выйти из времени. Выйти из "нашего" времени, из привычек, личных вкусов, из всего, стремительно протекающего.
Наше время и время новорождённого практически непримиримы.
Оно обладает медлительностью, близкой к неподвижности.
Другое, наше - суета, граничащая с исступлением. Впрочем, мы никогда не находимся "здесь". Мы всегда где-то там, в прошлом, в наших воспоминаниях. В будущем, в наших проектах. Мы всегда находимся либо до, либо после. "Сейчас" - никогда.
Чтобы встретить новорождённого, нужно отрешиться от нашего времени, бешено текущего. Вот что кажется тоже невозможным.
Как выйти из времени, этой сумасшедшей войны?
Очень просто.
Достаточно быть здесь.
"Быть здесь", как будто нет больше будущего и прошлого. Нужно "быть здесь", как будто дальше времени не существует. И это " конец" времени. Потому что это начало.
Всё очень просто. А кажется невозможно.
Как примирить непримиримое, встретиться с нулём или. бесконечностью?
Требуется пристальное внимание.
Наблюдатель открывает себе новорождённого, как будто до того никогда его не видел. И испытывает такое удивление... что забывает всё. Включая самого себя.
Он сам исчезает!
Нет больше наблюдателя!
Остаётся только младенец.
Прекратилось это древнее, вечное и иллюзорное деление на тех, кто смотрит, и тех, кого рассматривают.
Существует только этот ребёнок, которого созерцают. Не такого, какого мы знаем, о котором выучили, прочитали или нам сказали. Его созерцают таким, какой он есть.
На него смотрят. Или, лучше, дают ему заполнить самого себя. Без посторонних советов. Без предупреждений. Во всей невинности. Во всей новизне.
Всё становится просто "им".
Акушер снова стал новорождённым.
Он снова пережил своё рождение. И он снова обрёл свою чистоту.
Не умея того, он отрешился от времени.
Вместе с ребёнком он на пороге вечности... И я в свою очередь лечу, приближаюсь к этому. Но подождём ребёнка.
7.
Всё готово: полумрак, тишина, сосредоточенность. Время остановлено.
Ребёнок может появиться.
8.
А вот и он!
Он выходит... Сначала голова. Затем руки, которым помогают освободиться, просунув по пальцу в подмышки.
Поддерживая таким образом ребёнка под каждой рукой, его поднимают, как его вытащили бы из колодца. И главное - не трогают голову! Его кладут прямо на материнский живот.
Какое место подошло бы лучше, чтобы принять ребёнка? Это материнский живот, по размеру и форме точно соответствующий малышу. За мгновение до этого выпуклый, теперь впалый, кажется, что он ждёт его, как гнездо.
Теплота и мягкость живота, его поднятие и спуск в ритме дыхания, его нежность, живое тепло кожи -великолепное место для новорождённого.
Наконец, а это главное, близость этого места позволяет сохранить целой пуповину.
9.
Большой жестокостью является перерезание пуповины
сразу
же после того, как ребёнок выйдет из материнского живота. И это очень плохо влияет на ребёнка.
Сохранить пуповину целой, пока она бьётся, значит трансформировать рождение.
Во-первых, это обяжет акушера быть терпеливым. Это призовёт его, как и мать, уважать ритм ребёнка. Во- вторых, есть причина важнее.
Как мы уже сказали, воздух, наполняя лёгкие малыша, производит эффект ожога.
Более того.
До рождения ребёнок не знал ничего, кроме себя самого.
Он не делал никакого различия между миром и собой, потому что снаружи и внутри было одно - он сам. Он не знал различий. Он не знал, например, холода. Холод - только противоположность теплу. Температура тела малыша, такая же, как и у матери, не давала повода для сравнений.
До рождения не существовало ни "внутри", ни "снаружи", так же как не было ни тепла, ни холода.
Приходя в этот мир, новорождённый попадает в царство противоположностей, где всё либо хорошо, либо плохо, приятно или неприятно, сухо или мокро... Он открывает эти контрасты, неразделимые, как братья-враги.
А как ребёнок выходит в царство противоположностей? Чувствами? Нет, это придёт несколько позже.
Именно с дыханием открывается царство контрастов. С первым вздохом он переступает порог. Вот где вход.
Он вдыхает. Со вздохом приходит его противоположность: выдох. Который в свою очередь...
И вот запущен вечный маятник, принцип существования этого мира, где всё рождается из противоположности: день из ночи, лето из зимы, богатство из бедности, сила из смирения.
Без конца и без начала.
10. Дышать - это значит быть в унисон со всем миром,
в согласии с универсальным и вечным биением.
Проще говоря, это значит использовать кислород и освобождаться от продуктов распада, главным образом - .углекислого газа.
Но в этом простом обмене встречаются две вселенные, встречаются друг с другом, пытаются смешаться, соприкоснуться: внутренний мир и мир внешний.
Два мира, теперь разделённые, пытаются обрести друг друга мир организма, внутренний, маленького "я", и огромный внешний мир.
В лёгких встречаются кровь, поднимающаяся из глубин, и воздух, поступающий сверху.
Этот воздух, эта кровь текут навстречу друг другу, жаждут, слиться.
И не могут, разделённые, как стеной, тончайшей перегородкой альвеол.
И одна, и другой "вздыхают" о потерянном единстве.
Кровь приходит в лёгкие темной, лишённой кислорода, тяжёлой от отходов жизнедеятельности, углекислого газа и др., которые делают её старой, бессильной, умирающей. Здесь она освободится от старости, наполнится энергией, молодостью.
Перерождённая этим "купанием" в этом источнике Молодости, она течёт далее живая, обогащённая, алая. И снова погружается в глубину, тратя там свои сокровища. И снова наполняется отходами. Возвращается в лёгкие и там обновляется вновь... Неразрывный, бесконечный круг.
А что касается сердца, то оно оживляет этот круг, посылая обновлённую кровь к жаждущим тканям организма, по так называемому большому кругу кровообращения. В то время, как старая кровь,
использованная, направляется им в лёгкие, к. источнику молодости, по малому кругу кровообращения.
Путь большого круга далёк, он ведёт кровь из сердца к границам королевства: к макушке, к конечностям, к внутренним органам.
Малый круг короток - он ведёт от сердца к лёгким и возвращается обратно.
А как обстоят дела у плода, чьи лёгкие ещё не работают?
Кровь плода, точно так же, как и наша, нуждается в обновлении.
И чтобы это сделать, она возвращается в плаценту. Именно плацента выполняет роль лёгких, кроме остального.
Туда кровь приходит по пуповине и возвращается: три сосуда, одна вена и две артерии, в одном чехле.
В плаценте кровь обновляется не в контакте с воздухом, а в контакте с кровью матери, обновляющейся в свою очередь, в лёгких.
Мать дышит для младенца. Точно так же, как она питается для него, носит его, защищает. Спит и видит сны. Делает для него всё...
Не находится ли ребёнок в полной зависимости от матери до рождения?
А далее, после рождения, что происходит? Необыкновенное происшествие, потрясение, революция: кровь, до этих пор идущая через пуповину, устремляется в юные лёгкие!
Она покидает старую дорогу, родное русло. Она оставляет материнскую дорогу.
Ребёнок берет на себя дыхание, обогащение крови кислородом своими лёгкими.
Он говорит:
"Женщина, что общего между мной и тобой?
Зачем нужен посредник между землёй и мной?
Вот что объявляет ребёнок дыханием.
Это только первый шаг во всём, кроме воздуха, ребёнок полностью зависим от матери.
Но этот путь уже начат.
Дыша, ребёнок становится на путь независимости, автономии, свободы. И в то же время он попадает из вечности во временное пространство. Из непрерывности в колебания.
Но покидает ли кровь старый путь, пуповина -плацента, внезапно, происходит ли это грубо?
Это когда как.
Чтобы этот переход произошёл медленно, нежно -или внезапно, в панике или страхе, чтобы рождение стало пробуждением от приятного сна... или трагедией,
- это зависит от нас.
11. Говорят, что природа не делает прыжков.
Рождение - один из них: перемена мира , уровней.
Как разрешить это противоречие? Как сама природа смягчает переход, который обещает быть грубым?
Очень просто.
Природа - мать суровая, но любящая. Мы игнорируем её предупреждения. А потом проклинаем ее же!
Всё есть для того, чтобы прыжок, приземление произошли с желаемой лёгкостью.
А мы подчас настаиваем на опасности, которой избегает ребёнок: аноксии.
Аноксия - это нехватка драгоценного кислорода, к чему очень чувствительна нервная система.
Ребёнок, которому довелось испытать нехватку воздуха, получает непоправимую травму мозга. И вот перед нами существо покалеченное, изуродованное.
Таким образом, ребёнок ни в коем случае не должен испытывать при рождении нехватку кислорода. Ни на мгновение.
Вот что говорит учёный. И он прав.
Впрочем, природа рассудила точно так же, как её известный кум-учёный.
Она сделала так, что во время этого опасного "перехода, ребёнок получает кислород из двух источников, а не одного: через свои лёгкие и через пуповину.
Две системы работают вместе, одна принимает эстафету у другой: Прежняя, пуповина, продолжает питать ребёнка кислородом до тех пор, пока новая, лёгкие, полностью не примет смену.
Ребёнок, родившись, выйдя из матери, продолжает всё же быть связанным с ней пуповиной. Которая пульсирует ещё очень долго. Четыре, пять и больше минут.
Получая кислород через пуповину, защищённый от аноксии, ребёнок может без опасения, без спешки привыкнуть к дыханию по своей воле.
Кроме того, кровь тоже имеет время покинуть старую дорогу (которая вела её в плаценту) и наладить лёгочное дыхание.
В это же время, параллельно, закрывается отверстие в сердце:
дорога назад отрезана.
В общем, в течение этих четырёх-пяти минут ребёнок остаётся на развилке дорог в два мира. Получая кислород с двух сторон, он успешно, без грубости, переходит с одной дороги на другую. И едва ли он при этом закричит.
Как достичь этого чуда? Немного терпения. Ничего не ускорять. Уметь ждать. Уметь дать ребёнку время привыкнуть.
Мы видим, что здесь необходимы тренировки. А иначе, как же оставаться без дела долгих пять минут?
Когда нас всё толкает на противоположное - наша рассеянность, автоматизм, привычки. И странная нервозность, плод нашей тревоги, проистекающей... из нашего собственного рождения.
12.
Для ребёнка это наше благодеяние значительно. От того, будет ли пуповина перерезана немедленно или тогда, когда она уже не будет биться, зависит исход опыта, проводимого ребёнком при вхождении в наш мир: что он почувствует в этом новом для него состоянии; вкус жизни - он может быть различным.
Перерезать пуповину немедленно - значит грубо лишить мозг кислорода.
На что всё существо реагирует очень сильно: паника, бурное возбуждение, душераздирающие крики.
Мы создали самый значительный стресс!
Против этой агрессии поднимается вся система защиты.
Если нужно проверить, как работает система тревоги в организме, то лучшего способа не найти.
Но в этом случае мы создаём условный рефлекс, один из "узлов", силу которых нам показал Павлов: мы объединили в единое целое навсегда "дыхание и агрессия"!
Жизнь - это то, от чего надо защищаться!
Мы связали воедино дыхание и смерть, жизнь и страх.
Великолепное начало!
Вот создающийся невроз. Мы ставим ребёнка перед невозможным выбором:
чтобы дышать глубоко, нужно дать себя поглотить огню, и крики достаточно ясно свидетельствуют об ожоге, или сдерживать дыхание, а это - восхитительный эксперимент... самоутопления.
Мы предоставляем юному аргонавту право выбора: погибнуть в волнах или в огне!
Чтобы почувствовать вкус этой паники, тревоги, страха, достаточно попросить вашего друга крепко зажать вам нос и рот.
Секунд тридцати достаточно.
И вы упрекнёте себя, что настаивали на этом.
13.
Насколько мягче и нежнее вхождение в жизнь, если пуповина цела.
Ни на мгновение мозг не лишается кислорода. Наоборот он получает его из двух источников. Зачем включаться системе тревоги, если нет агрессии?
Нет стресса. Нет паники.
Гармоничный и быстрый переход из одного мира в другой.
Кровь, в свою очередь, плавно, без толчка меняет дорогу. Лёгкие не переполняются ни на какое мгновение этого перехода, ни снаружи, ни внутри.
Когда малыш выходит, он издаёт крик.
Грудная, клетка, до этого сильно сжимаемая, внезапно освобождается от пут, и она расширяется.
Создаётся пустота. Туда устремляется воздух. Это первый вдох. Он является актом пассивным.
И это, в то же время ожог.
Раненый, ребёнок отвечает выдохом. Он яростно выталкивает воздух. Это крик.
И часто на этом всё и заканчивается.
Как бы удивлённый этой болью, ребёнок делает паузу.
Бывает, что перед этой паузой крик повторяется два, три раза.
После паузы мы сходим с ума от волнения. И по привычке... пощёчины, шлепки, встряска.
Но мы воздерживаемся от вмешательства, так как более подготовлены, контролируем свои порывы, доверяем природе и мощному биению пуповины. И мы видим... дыхание ребёнка восстанавливается само собой.
Ещё нерешительное, робкое, делающее остановки.
Ребёнок, питающийся кислородом через пуповину, не спешит, он спокойно переносит и ожог.
Ещё остановка, и снова дыхание. Он привыкает, дышит глубоко. И, по-видимому, получает удовольствие от того, что его поначалу так жестоко ранило.
Через некоторое время дыхание становится полным, глубоким, свободным и радостным.
Ребёнок крикнул пару раз. И вы не слышите больше ничего, кроме его интенсивного дыхания, оттеняемого небольшими вскриками, короткими, как бы выражающими удивление, переполнение энергией. Почти "ах!", что издают лесорубы или воины.
К дыханию примешиваются звуки, производимые малышом губами, носом, горлом. Это уже его язык.
Во всяком случае, нет криков ужаса, стонов отчаяния, истерики.
Нужно ли, чтобы ребёнок кричал, входя в наш мир?
Безусловно.
Но зачем заставлять его рыдать?
14.
Ребёнок, получающий удовольствие от этого испытания, пробуя на вкус его новизну, безболезненно забывает тот мир, который он оставил.
Ни одного взгляда назад, ни одного сожаления.
Он входит в мир, как мы обычно просыпаемся от доброго, приятного сна, а не от кошмара.
Когда настоящее так отрадно, к чему хвататься за прошлое?
Теперь прекратила ли биться пуповина?
Тогда отсечём её.
Ни одного вскрика! Нет ни волнения, ни испуга, нет даже лёгкого содрогания.
Просто отпала мёртвая связь.
Ребёнка не "отрывали" от матери.
Один отделился от другого.
Зачем юному путешественнику, ступившему уверенно и основательно на берег, возвращаться к прошлому?
Как восхитительно и разумно подобное рождение!
Продолжая снабжать кислородом малыша через пуповину, мать сопровождает его и помогает сделать первые шаги в этом грозном мире.
Точно так же, как он получит поддержку руки матери, чтобы опереться, делая первые шаги.
Руки, чистосердечно открытой, подаренной, за которую ребёнок может браться или отпускать по мере того, как он всё более верит своим собственным силам.
Какой матери придёт в голову
отнять свою руку у малыша, который неуверенно делает первый шаг?
15.
Учитесь уважать этот момент рождения. Момент хрупкий, тонкий, неуловимый,
как сон в предрассветный час. Мы находимся на развилке двух дорог - двух
миров.
Ребёнок перед нами, он нерешителен. Ради Бога, не подталкивайте его! Не хотите же вы, чтобы он упал? Позвольте маленькому существу войти
по собственному усмотрению, в своём собственном темпе и ритме. Позвольте ему не спешить.
Птица учится летать.
Она тяжела и неловка, волочит громоздкие крылья. Вы видите её неуклюжей, а потом... вот она уже легат! Она оторвалась от земли и парит в
воздухе, который делает её лёгкой и грациозной.
Как перешла она из одного царства в другое? Это настолько тонко, что глаз не может этого уловить.
Это неуловимо настолько же, как отрешение от времени.
Или волна, которая поднимается
неуловимо и неотразимо,
и снова опускается. В какой момент всё
переменилось? Достаточно ли
чувствительны ваши уши, чтобы
услышать дыхание океана?
Не касайтесь грубыми руками рождения, этой
волны, идущей вслед за другой волной,
рождённой из моря и покидающей его. Вы
ничего не поймёте в этой тайне. Позвольте
ребёнку прийти самому; он знает как.
Оставьте его и вы увидите, одна волна вытолкнет его на берег, другая подхватит и подымет немного выше. Третья - ещё, и вот, наконец, он вышел из воды.
Его держит Земля. Он вышел из бездны
И опьянён своим существованием. Не нарушайте ничего. Подождите. Это первый восход. Оставьте же первой заре всю её величественность. Подождите и позвольте
рождению
быть медленным и достойным. Этот ребёнок просыпается в первый раз. Не трогайте его, пока он совсем не
оставит царство сна. Посмотрите, одна ножка ещё бежит и задерживается в саду сновидений, а другая только что соскользнула с края постели!' Он ступил в течение времени и покинул вечность. Ребёнок принялся дышать!
16.
Остальное - это детали.
Всё сказано, и всё сделано, раз дыхание установлено.
Всё достигнуто. Или упущено навсегда.
Но и детали, как всегда, очень важны.
Как устроить ребёнка на материнском животе?
Положить его на бочок, на живот или на спину?
Самое неправильное - на спину! Это значило бы одним ударом разогнуть то, что требовало изгибания долгие месяцы - позвоночник.
Это значило бы - освободить безо всякой осторожности огромную скрытую энергию. Шокирующее насилие будет невыносимым. Это будет настоящий взрыв.
Позвольте ребенку по собственному желанию распрямить свою спину.
Ведь каждый новорождённый имеет свой характер и темперамент.
Каждый из них входит в мир на свой лад.
Есть такие, что, едва появившись, гордо распрямляются, выгибаются, вытягивают руки перед собой.
Это сильные дети. Они водворяются в новую для них обстановку, как короли.
Их позвоночник распрямляется мгновенно, как будто натянутый лук выпускает стрелу.
Случается, что потрясённые жестокостью шока, испуганные собственной смелостью, они тотчас делают шаг назад.
Или, сначала свернувшись в клубок, затем быстро распрямляются.
Либо отваживаются на этот шаг с осторожностью.
Так что лучше всего положить ребёнка на живот, подвернув под него ручки и ножки.
Это его родная, привычная поза, она позволяет ребёнку двинуться вперёд, к распрямлению, вытягиваться, раскрываться в собственном темпе.
Кроме того, положив ребёнка на животик, мы будем видеть его спину, наблюдать за ним и его дыханием.
Мы следим за этим дыханием, наблюдаем, как оно
наполняет тело малыша.
Не только грудную клетку, но и животик. И особенно - бока. Бока, которые у взрослых людей уже
давно не шевелятся.
И ребёнок - это целиком дыхание, одно дыхание, мощные волны которого пробегают по его спине от макушки до копчика.
Можно представить себе бегущие волны, что вынесли этого ребёнка и рассыпались по берегу, волны, зародившиеся в матке матери.
И по мере, того, как дыхание заполняет тело новорождённого, поверите ли, какая неожиданность, но мы видим, что деревце растёт!
Вот ручка, чаще правая, освобождается из-под живота.
Эта ручка вытягивается. Скользит, гладит материнский живот. И возвращается.
Другая решается... Медленно, как бы удивляясь, что ничего ей не мешает, не противостоит. Поражённая, что пространство вокруг может быть столь обширным. Кажется, что ручки растут, рождаются из дыхания, материализуя избыток сил, оживляющих это растущее дерево!
А теперь ножки. Они вытягиваются одна за другой. Им гораздо страшнее. Но они вытягиваются, двигаются, бегут. Опьянённые тем, что ничто их не держит и не останавливает.
Они столько вынесли, столько боролись, чтобы родиться, чтобы избежать страшного!
Чтобы успокоить их тревоги и страхи, надо предложить им поддержку. Это может быть лёгкая противостоящая рука. От которой можно оттолкнуться.
Этим избавим ребёнка от ужасного впечатления "потерянной ноги".
И вот всё в гармонии, всё движется вместе. Нет ни одного кусочка тела ребёнка, которое не наполнило бы движение.
Всё это - страстные потягивания, всё более напористые. Спящий просыпается, выходит из чарующего сна.
Теперь можно положить ребёнка на бочок. Ручки и ножки чувствуют себя теперь легко и непринуждённо. Позвоночник принял самое для него удобное положение.
Но всегда надо предложить точку опоры. Одну руку кладут под ягодицы, другой поддерживают спину.
Головы лучше совсем не касаться. Она чрезвычайно чувствительна. Именно она вынесла на себе всю тяжесть драмы. Она "проложила дорогу. Любые прикосновения напоминают ей малоприятное. Ребёнок уже приручён. Пуповина не бьётся. Её перерезали.
Мы готовы к следующему этапу. Но опять же, приблизимся к нему медленно.
17.
Какой путь нами проделан! Мы вышли из вод, коснулись ногой
земли, покинув темные владения рыб. Нас носит земля. Как это удивительно. Она нас носит, она нас держит.
Как же мы тяжелы! Приходится ползать. А небо рядом. С него падает на нас свет, оно зовёт нас,
оно поддерживает в нас жизнь. Именно оно заставляет нас подниматься вверх.
Эту долгую, долгую, долгую дорогу, ведущую от минералов человека,
повторяет каждый ребёнок в рождении.
Так происходит с человеком, творящим
молитву:
он склоняется, либо только голову, либо всем телом -
он преклоняет колена, сложив руки на груди, затем - поклон, голова опускается и касается лбом земли.
Он покорён, смиренен, унижен.
Человек целует землю,
покоряясь ей. И в этом медленном погружении в самого себя
он умирает. И вот опустошён, лишён дыхания, совсем как
ребёнок, который ещё не изведал вкуса
жизни.
Целуя ту, что носит нас,
кормит и примет нас в своё лоно, когда придёт наш
последний день, мы возрождаемся.
Как в первое утро спина человека
распрямляется, раскрывается.
Воздух наполняет его!
Вознесённый этим дыханием, охваченный светом, он дрожит, чувствуя переполняющую
его радость.
Да, это молитва,
это возрождение. Можно ли молиться на бегу? Можно ли согласиться с мгновенным рождением?
18.
Несколько слов о руках, держащих младенца.
Эти руки - первое, что встречает новорождённый в этой жизни.
Они говорят с ним на его первом языке - языке кожи, касаний.
На том языке, который он знал в материнском лоне, когда матка любовно гладила его спину, когда они разговаривали кожа к коже.
Вот ребёнок снаружи, его спинка обнажена, растеряна.
И её касаются руки, не имеющие ничего общего, увы, с любовной лаской.
Ни тепла, ни медлительности, ни ритма.
Руки врача, акушерки, медсестры, как они торопливы. Невнимательны.
Первый контакт с этим миром.
Первое удивление и, чаще всего, первый ужас.
И ребёнок бунтует.
Чтобы наш юный путешественник принял наш мир, его странность, холод, нужно смягчить этот переход, сделать так, чтобы в новом он обнаружил и старое.
Пусть руки будут нежными,
но сильными, и обязательно медленными, их движения должны быть продолжительными, а не резкими.
А затем они не только ласкают ребёнка, но и массируют его.
Все животные принимаются вылизывать своё потомство. И известно, что от этого во многом зависит выживаемость.
Пусть руки пробегут по спинке.
Это делается в то время, как ребёнок лежит на материнском животе, и пуповина ещё бьётся.
Пусть руки найдут ритм, силу нажатия - это сила сжатия матки, её медлительность, её ритм и продолжительность действия, которые ребёнок "впитал кожей".
Что должны сказать эти руки? То, что сказала бы мать.
Мать не испуганная, не неистовая, выведенная из себя, как ожесточённый зверь, не ураган, обрушивающийся на ребёнка и угрожающий поглотить его. Нет.
Это должна быть та мать, которую он узнал в первые дни, прекрасные дни любовных объятий, которые его баюкали, ласкали. Это была сама любовь. Эти руки пробегают по спинке медленно, не успеет она дойти до конца, как другая уже продолжает поглаживать маленькую
спинку.
Одна рука продолжает движение другой, как спокойно и неумолимо движутся друг за другом
волны.
Этот простой, но таинственный ритм инстинктивно чувствуют влюблённые. Но в конце концов... вы учите любви этого ребёнка! Дать ему любовь - значит попытаться излечить раны и сгладить боль разлуки. Это значит - вернуть его в рай, это - паломничество к истокам,
к началу,
это - погружение в древний Океан, откуда истекают, куда впадают все
реки и речки,
где отменяются, упраздняются все различия,
даже время теряет свой смысл,
потому что здесь ничего "никогда не кончается
и не начинается.
Вот что касается ритма, движения. Но руки могут просто оставаться неподвижными. Через касание этих рук ребёнок чувствует всё: нервозность или спокойствие, растерянность или уверенность, нежность или насилие.
Он знает, любят ли его эти ладони. Или они равнодушны. Или, что хуже всего, они не желают его. Во внимательных, любящих руках ребёнок доверчив, раскрыт. В руках грубых и враждебных он замкнут, недоверчив.
Так что лучше вначале оставить руки Неподвижными на спине ребёнка, чем сразу с воодушевлением браться за её массаж.
Руки - не инертные, безразличные, Отсутствующие, посторонние.
Но руки - внимательные, живые, наблюдательные, видящие малейшее трепетание.
Это руки лёгкие. Они не приказывают. И не вопрошают. Они просто здесь, рядом.
Лёгкие. И тяжёлые от переполняющей их нежности. И спокойствия.
20.
Какие руки должны держал» ребёнка? Очевидно, руки матери. При условии, что эти руки умеют всё то... о чём тут только что говорилось.
Но как часто они забываются.
Сколько матерей, бывает ударяют своего ребёнка! Трясут его, думая, что укачивают или даже ласкают его...
У скольких женщин руки грубы, мертвы, неумелы.
Сколько женщин, переполненных эмоциями, душат, давят своего ребёнка!
К счастью, женщина, которой удалось родить без боли, знает реакции своего тела.
Эта женщина сможет держать, трогать своего ребёнка.
Чтобы рожать без боли, в радости, она должна была заново изучить, открыть своё тело. Узнать, как можно контролировать малейшие неблагоприятные признаки.
Я уверен, что такая женщина, несмотря на поглощающую её радость, сможет при этом не навредить ребёнку.
Она будет помнить, что когда новорожденного кладут ей на живот и когда она кладёт свои руки на него:
для неё испытание кончено.
Для малыша оно только начинается.
Этот ребёнок пробуждается от своего первого сна. Он делает первый шаг в безумном приключении. Он пронизан страхом. Я познал этот страх. И знаю, насколько он бесполезен, и знаю то зло, которое он может причинить.
Я хочу защитить от страха этого ребёнка.
Не двигайтесь. Не станем добавлять ещё и ещё к панике, охватывающей дитя.
Просто будем здесь. Не двигаясь, не спрашивая, не выказывая нетерпения.
Прежде всего, не пугать малыша, не увеличивать его волнение.
Затем, из побуждений истинной любви, а не эгоизма, женщина просто положит руки на спинку малыша.
Неподвижные руки. Не экзальтированные, дрожащие от волнения, а спокойные и лёгкие. Руки мира.
Через такие руки переходит к ребёнку любовь, умиротворяя его, успокаивая его угрызения совести. Угрызения совести?
Да, именно так. Это поразительно, но это так. Могут сказать, что новорождённый испытывает страх, грусть, но угрызения совести!
Это слишком, И всё же именно так. В основном, все представляют себе рождение таким образом, что ребёнок не принимает в нём никакого участия. Его видят пассивным в этом процессе.
Всю работу якобы делает мать, либо, в крайнем случае, просто маточные схватки. Ничего подобного.
Греки, Гиппократ в частности, считали, что ребёнок сам старается родиться.
Они говорили, что к концу беременности ребёнок чувствует, что истощаются его жизненные запасы. Чтобы спастись, ему нужно бежать из пещеры, которая до той поры его укрывала. И чтобы выйти, он принимается толкаться ногами, пробивая себе путь к свободе.
Древние предугадали истину. Теперь известно, что именно в теле ребёнка образуется гормон, ответственный за начало схваток.
Похоже, что ребёнок решает, когда родиться.
Во всяком случае, он ощущает необходимость яростно бороться за своё рождение.
Но вся драма в том, что, родившись, он не может перенести своей победы: его мама "исчезла", он её убил.
Безмерное горе, ощущение вины.
Руки матери, их нежность умиротворяют ребёнка, говорят ему:
"Я здесь, я рядом. Не беспокойся ни о чём. Мы спасены оба, я и ты".
22.
Многие женщины не знают, как дотронуться до своего малыша.
На самом деле они просто не осмеливаются.
Что-то их останавливает.
Кажется, они чем-то парализованы.
Из-за внутреннего запрета они с трудом решаются коснуться младенца кончиками пальцев.
Это из-за того, что ребёнок только что вышел из такого места, которое, употребляя эвфемизм, называют "естественным путём".
Настолько естественным, что, безусловно, о нём просто не говорят. И не показывают. И никогда не обсуждают!
Как будто его вовсе и нет!
Да, малыш приходит "оттуда".
Из тех частей тела, которые замалчиваются, считаясь постыдными, и где сожительствуют, что любопытно, лучшее и худшее, секс и дефекация. Невинный ребёнок самым естественным образом трогает свои половые органы. "Не трогай", - говорят ему. - "Это нехорошо. Это грязно".
И, естественно, попка грязная. Вот так разделяют хорошее, плохое, разрешённое и запрещённое.
Итак, ребёнок пришёл "оттуда".
Весь горячий и липкий.
Презрительно мы называем это "маленьким местом", "маленьким уголком", короче, эти места не называют, не упоминают, они просто не должны существовать.
Потрогать... это?
Невозможно!
И вот женщина парализована старым запретом.
Охваченная необыкновенным смущением, она больше не знает, испытывает ли она к этому существу, что лежит у неё на животе, пылкий интерес или глубокое отвращение.
Остаётся только взять её руки и положить на ребёнка.
Ясно ощущается сопротивление.
Это как непреодолимая застенчивость.
Но вот первый шаг сделан, контакт установлен и, ах! Какая радость!
Упала преграда, отделяющая мать от ребёнка и обозначавшая границу между хорошим и плохим, добрым и злым.
Себя обретает женщина, касаясь своего ребёнка.
Она снова чиста, совершенна, непорочна,
безгрешна,
незапятнанна.
23.
Вернёмся к ребёнку. Который уже дышит. Пуповина перерезана. Это уже всё позади. Как идет время! Кажется, что уже прошёл целый... век. А на часах?
Три минуты, пять или чуть больше. Но внимание было так сосредоточено на ребёнке, что мы вместе с ним вышли из времени.
Где мы? Эта тишина, это спокойствие так контрастируют с криками родов...
Как будто мы ещё смущены и испытываем недоверие перед безболезненными родами, будто мир, безмятежность такого рождения застаёт нас врасплох.
И теперь мы не решаемся заговорить. Однако, как бы ни была прекрасна эта тишина, это спокойствие, нас ждёт ещё большее восхищение.
Теперь ребёнок покидает мать. Раз и навсегда.
Они встретились, открыли себя друг для друга. Сейчас они должны разделиться.
Новый шаг ребёнка по дороге к свободе.
А теперь будем осторожны.
Куда положить ребёнка?
Как сделать, чтобы "отделение" ребёнка от тела матери не стало ни шоком, ни испугом, а радостью?
На весы - грубые и холодные?
Ни в коем случае!
В салфетку, бельё?
Как бы они ни были тонки, после нежного материнского лона всё покажется грубым.
Тогда?
Нечто похожее на материнскую нежность и любовь ребёнок может испытать в воде.
Вернее вновь испытать.
Вода выносила его, она его баюкала, ласкала, делала его лёгким, как птица.
Купание подготовлено в маленькой ванне или баке. При температуре воды 38-39 градусов. Ребёнка берут и погружают в воду.
Опять же, очень медленно.
Как только малыш погружён, его вес исчезает. Исчезает его тело, которое только что его обременяло.
Он плавает? Опять нематериален и лёгок. И свободен, как в те далёкие дни, когда он мог играть, двигаясь в своё удовольствие в бескрайнем океане.
Его удивление и радость безграничны.
Вернувшись в свою стихию, он забывает то, что только что покинул. Он забывает о матери. Он в неё вернулся!
Это первое разделение, далёкое от того, чтобы стать разрывом, страхом, становится радостью, игрой.
Руки, поддерживающие ребёнка в ванне, чувствуют, что ребёнок полностью доверился им. То, что могло порождать страх и напряжение, тает теперь, как снег под солнцем. Всё, что ещё может оставаться в теле малыша зажатым, напряжённым, застывшим начинает жить, двигаться.
И - о чудо! Ребёнок широко открывает глаза. ' Этот первый взгляд незабываем.
Эти огромные, внимательные, глубокие глаза спрашивают.
"Где я? Что со мной случилось?" В них чувствуется такое внимание, удивление, столько вопросов, что это потрясает.
Мы открываем, что, без всякого сомнения, перед нами личность. Она была спрятана за страхом. Только ужас заставлял закрывать глаза.
Мы видим (как будто это не было очевидным1), что рождение далеко от того, чтобы считаться началом, это лишь переход. И что это существо, что смотрит на нас, вопрошая, давно уже было личностью.
Все, кто присутствовал при этих родах, кто видел, как открываются эти глаза, кто почувствовал тяжесть их вопросов, восклицали с наивной недоверчивостью и удивлением:
"Но... ну это невозможно, он видит!"
Он "видит" не потому, что мы этого ждем, нет, конечно, новорождённый не умеет притворяться, как мы.
Он обращается с нами присущим только ему способом, который мы, позабыли, то, что для нас -далёкое воспоминание, но в этом уже невозможно сомневаться.
"Новорождённый - он слеп, он не слышит, не чувствует. У него ещё не сознания. И, что вы хотите, чтобы в этом возрасте..."
Перед этими вопрошающими, внимательными глазами так говорить просто смешно. И стыдно.
24.
То, что следует за этим, ничем не уступает чуду.
Свободный от страха, принимая новое как волшебство, ребёнок, находясь в своей стихии, изучает своё королевство.
Малыша теперь поглощает движение.
Голова поворачивается влево, вправо. Медленно, до конца, на всю возможность щей повернуться.
Фас становится профилем.
Оживает и открывается, затем закрывается одна ладонь. Она всплывает, покидает воду. Рука тянется вверх. Ладонь ласкает небо, ощупывает пространство, снова опускается.
И другая отравляется в тот же путь, поднимается, описывает арабески, опускается.
Две руки играют вместе. Они встречаются, поднимаются, покидают друг друга.
Одна бежит, другая догоняет. И снова встречаются, снова обнимаются и разделяются.
Иногда одна останавливается помечтать. Открывается и закрывается с медлительностью моря ладонь. Другая замечталась в свою очередь. Эти ладошки - как цветы, распускающиеся на наших глазах. Морские анемоны, они дышат в медленном ритме, их баюкает океан, качают невидимые течения.
Ноги, сначала робкие и поджатые, не решаются вступить в игру, оживают в свою очередь. Внезапно одна нога разгибается. Затем другая, встречающая край ванны, и вот всё тело малыша подаётся вперед. Ребёнок получает удовольствие от своего приключения. И начинает снова и снова... Он был водорослью, рыбой, и вот он - рак!
Он играет!
Только десять минут прошло после его рождения!
Весь этот балет - в глубокой тишине, размеченной только лёгкими и краткими вскриками, выражающими лишь радость или удивление.
4 То серьёзный, то игривый, поглощённый исследованием, ребёнок изучает, зондирует пространство снаружи, изнутри. С неослабным вниманием. С вниманием, не ведающим такого бича, как рассеянность.
Весь целиком "здесь", страстный исследователь своего тела, он следует за ним, открывает его возможности.
Ребёнок весь - единство, целостность. Ни одна точка его тела не остаётся чуждой действию. Всё в нём двигается. Всё шевелится, всё живёт в согласии и в полнейшей гармонии.
Как не позавидовать этому ребёнку, как не быть ревнивым нам, состоящим из кусочков и отрывков. Нам, потерявшим это первоначальное единство. Мы рассеяны и разбросаны. Мы не -перестаём мечтать и всегда находимся "где-то там".
Мы не способны находиться просто " здесь".
Теперь оживает лицо. Открывается рот, затем закрывается. Смыкаются губы. Высовывается и прячется язык.
И когда, наконец, как бы случайно, рука находит тело, она скользит по нему и обнаруживает рот, ребёнок засовывает туда палец и с наслаждением сосёт его!
Рука вновь отправляется в путь. Ещё раз охватывает пространство и вновь обнаруживает рот в этом месте радости!
На этот раз он пытается засунуть туда не только палец: если бы мог, он отправил туда всю руку.
Да, это сад наслаждений. Новый мир, очаровательное место! Зачем ребёнку сожалеть о прошлом?
Безусловно, в этом саду прячутся чудовища: ещё не появился страшный зверь - голод.
Это неважно. Всё так хорошо началось, что теперь навсегда ребёнок почувствовал вкус к приключениям.
Его уже ничто не испугает, пусть приходят Чудовища. Он их встретит смело.
Как долго держать ребёнка в ванне? Пусть он сам это решит.
Надо уловить момент, когда напряжение спало полностью, что в этом маленьком теле нет ни малейшего сопротивления, колебаний, напряжения, нет даже упрямства, маленького узелка, слабого сомнения.
Необходимо понять, что двигается всё. всё в
движении, все свободно.
И что всё хорошо.
Теперь, когда все страхи рассеяны, когда прошлое и переход забыты, настало время оставить водную среду и её соблазны.
Покинем ещё раз море. Решительно ступим на берег.
Четвёртый шаг на пути рождения. Четвёртая станция.
Ребёнок сейчас снова всплывает, ещё раз родится. Но на этот раз сознательно.
Выходя из воды он вновь обретёт хозяина, своего тирана: вес. И новую тяжесть своего тела.
Чтобы она не тяготила его, чтобы он принял эти новые узы охотно, нужно чтобы это стало игрой. Нужно, чтобы это доставило удовольствие.
Из воды малыша вынимаем медленно. Так же медленно, как перед этим погружали его в воду. Он обнаруживает тяжесть своего тела. Испускает крик. Снова погрузим его в воду. Вес исчезает, и снова вынимаем.
Ощущение сильное. Но оно не ново. И становится приятным, если узнаваемо. Такое сильное и такое приятное, что все дети в мире снова и снова хотят его повторить. Всеобщая, универсальная игра в прятки -это ни что иное, как желание потеряться и снова найтись.
Совсем как качели, которые раз за разом то делают тело тяжёлым, то возвращают ему лёгкость, это - игра с весом, от которого, как в первый день, то освобождаются, то вновь ощущают его груз...
Прирученный, наслаждающийся новыми впечатлениями, ребёнок может теперь с охотой покинуть ванну.
Его кладут на бельё, которое предварительно согрели.
Его заворачивают в хлопок и шерсть. Этот мир так холоден! Открытыми оставляют головку и ручки, которые должны сохранить свободу для игры.
Ребёнка кладут на бочок. Не на спину. Мы знаем, почему.
На боку руки и ноги шевелятся в своё удовольствие. Животик дышит. Головка двигается без труда.
Мы позаботились о том, чтобы поддержать спинку малыша, дать ей опору. Чтобы спинкой он почувствовал "нечто", на что можно положиться, опереться.
И мы оставляем его.
Пятый шаг, пятая остановка на пути от рождения.
В первый раз ребёнок остался один.
Он открывает... неподвижность.
Необычный эксперимент!
И пугающий своей абсолютной новизной.
Девять месяцев, как Улисс, ребёнок был в море. Его вселенная не переставала двигаться. То нежно, то пугающе. Ведь тело его матери беспрерывно находилось в движении! Когда же она была неподвижной или спала, сильный ветер её дыхания, её диафрагмы беспокоили его.
Ребёнок жил в постоянном движении. Иногда в слабом, иногда в сильном. И чаще всего это был ураган, а не зачарованное озеро.
А теперь - пугающая перемена, всё остановилось!
В первый раз! Больше ничто не движется.
Вселенная погибла, застыла.
В течение своего путешествия, в своём далёком прошлом -никогда ребёнок не проводил подобного эксперимента.
Охваченный паникой, малыш принимается кричать.
И каждый раз, просыпаясь в тишине, он заново будет открывать для себя эту неподвижность, грубость мира - и будет плакать.
Эти слезы скажут о тоске, о нежелании оставаться в одиночестве в мире, где ничто не движется, где всё замерло, оледенело.
Ничего подобного не произойдёт с нашим путешественником.
Потому что он свободен от страха.
Он шагает от открытия к открытию, от нового к новому с такой осторожностью, так медленно, внимательно, разумно, что ничто не может напугать его.
Он знает, что мы поняли.
Поняли его.
Он знает, что мы знаем,
что он знает,
что он уже здесь.
С этого времени он доверяет нам.
И вместо того, чтобы защищаться от нового, он принимает его.
Изучает, пробует и, конечно, наслаждается.
Тогда, как другие новорождённые кричат, наш герой остаётся спокойным, с широко открытыми глазами.
Или испускает крик, иногда,
когда выражает нам своё удивление.
Или свою досаду: когда его вынимают из ванны, он протестует.
Нет рыданий, нет паники, нет истерики.
Просто этот ребёнок знает, что он любит, а что нет, и выражает это.
И, конечно, протестует против прерывания купания.
Но, открывая новое удовольствие,
проводя новое исследование, он умолкает.
И в тишине пробует, изумлённый,
это новое, которое в другом случае напугало бы его - неподвижность.
На смену миру вечного движения, которое он уже
изучил, пришёл мир стабильности.
Бог мой, как это непривычно!
И всё же, всё двигается.
Но двигается в самом ребёнке: ноги, руки.
Руки не перестают трогать, изучать.
С необыкновенным спокойствием, с глубокой
серьёзностью ребёнок проверяет своё новое царство.
От этого молчаливого новорождённого исходит сила и мир. Окончательно проснувшись, в высшей степени внимательный, он просто сияет. Это ребёнок - король, ребёнок святой, о котором
говорит Писание:
"Если вы не уподобитесь малым детям..."
Об этом говорит Лао Цзы:
"Тот, кого переполняет неиссякающая
благодать, святой,
совершенный - похож на новорождённого ребёнка."
"Неиссякающая благодать" -это сила, это жизнь,
исходящая от тихого ребёнка, лучащаяся и озаряющая всё вокруг,
умеющая чувствовать, понимать,
молчать
и слушать.
В поисках знаний мы продвигаемся день ото дня
всё дальше.
На дороге познания каждый
день мы открываем
добродетель
покоя.
И кончается тем,
что мы любой ценой
избегаем действия.
И только тогда
происходит удивительное/
Да,
только не нарушая ничего
в себе,
мы ставим всё на свои места.
И исполняется всё.
Дао де Цзин.
1.
Счастлив, как Улисс...
Большое путешествие подходит к концу.
Выйдя из волн, вновь родившись, но на этот раз сознательно, с
широко открытыми глазами ребёнок обретает мать.
Перед этим обретением он без содрогания встретил чудовище:
одиночество,
которого он больше никогда не будет бояться.
И полностью пробудившись, осознавая себя, своё тело, преисполненный благополучия, ребёнок встречает материнскую грудь.
Которая здесь не для того, чтобы успокоить его тоску. Ребёнок не бросается к ней, как хватают первую попавшуюся ветку утопающие.
Нет, эта грудь знаменует собой жизнь. Она
говорит, как жизнь добра и тепла, щедра и
полна.
"Наслаждение мира,
молочный сад, сад мёда,
моя мама, как добра ты,
как прекрасна!"
Да, прекрасна, ребёнок видит её, пьёт её глазами.
Он впитывает этот взгляд, идущий сверху,
восхищается им, тем, как он хорош.
И любовь
наполняет его сердце
точно также, как молоко
наполняет его живот.
Оставим этих двоих, которые столько сражались,
они не перестают теперь наслаждаться экстазом друг друга.
Всё исполнено, всё замечательно.
А что касается нас, то мы тоже совершенно удовлетворены.
Мы хотели узнать, в чём заключается весь ужас рождения.
Мы говорили:
"Если бы только можно было понять, о чём кричат несчастные дети, входя в наш мир!"
Что говорят они своими криками, что пытаются объяснить с помощью ног, рук, пальцев?
Они говорят:
«Мне плохо. Я страдаю».
Но ещё больше они говорят:
«Мне СТРАШНО!»
Страх и боль - это одно и то же.
«Мне страшно! Я боюсь! Я боюсь!»
Они говорят, они кричат, эти несчастные, то, что кричали матери, производя их на свет.
Ни одна из них не выражала это словами,
но их тело, тело женщин "в страдании" - это настоящий спазм, потрясение, заторможенность, напряжение, протест. Что же это, если не паника, ужас?
Этот ужас, который женщины переживают в
процессе родов.
Этот страх приходит из мрака времени
и из поколения в поколение женщины верно передают его,
трансформируя роды.
То, что мы делаем для матери,
не лучше ли сделать для ребёнка?
2.
Страх - это неизвестное,
совершенно новое, неузнаваемое.
Это нельзя сравнить, идентифицировать.
В чуждом нет странного.
Чтобы избавить от страха новорождённого, ему
надо лишь дать ориентиры.
А окружающий его мир, его новое королевство, показать ему бесконечно медленно, очень осторожно.
Изо всех новых ощущений надо давать ему только те, которые он может различить, выделить.
И, делая это, стараться усилить его воспоминания, чувства о прошлом.
Наконец, он смелеет.
Он станет уверен в себе
и осмелится идти вперёд, если вновь обнаружит в неизвестной и даже враждебной вселенной что-то близкое, привычное.
Попробуем ещё раз представить себе, что значит "родиться".
Что видим мы на самом деле, мы, взрослые, старшие?
Ничего.
Или почти ничего.
Наши чувства притуплены.
Они утратили ту тонкость и свежесть, имя которым "юность".
Они пресыщены. Не умеют ни удивляться, ни восхищаться.
Мы закрыты в наших собственных условностях, которым придаём так много значения,
и которые являются лишь тем, чем являемся мы сами.
Что это значит? ' Следите за моей мыслью.
Что мы видим в ландшафте?
Земледелец - земли, где вырастет урожай.
Финансист - разделение на участки.
Инженер мостов и дорог - мосты, которые надо соорудить, дороги, которые надо проложить,
Художник - тени, облака, горизонт.
А артиллерист - место для пушек!
В реальности - тысяча пейзажей.
Кто видит ландшафт в целом?
Слава Богу, никто:
несчастный мог бы мгновенно сойти с ума.
Таким образом, наши условности, привычки прячут от нас мир, защищают нас от его ошеломляющего, бесконечного многообразия.
Ничего подобного у только что родившихся малышей: их ощущения полны, они не отфильтрованы, не упорядочены.
Какая же уверенность и лёгкость нужна рукам, которые выведут маленькое существо на берег!
Один неловкий жест, мгновение невнимания, нетерпение в движениях - и нить порвана!
Ребёнок принимается кричать.
3.
Мы снова говорим:
"Что же, наконец, мешает нам увидеть, проникнуть в "другое", в "его" реальности?"
Теперь мы это знаем: это его маленькое "Я", это туманная совокупность наших желаний, наших аппетитов, а ещё больше - наших страхов.
На это ослепление, которое кажется собственностью человека, эпизод и обрезанием пуповины бросает особый свет.
Ни собаки, ни кошки, ни лошади, ни коровы не трогают пуповину, пока она бьётся.
А человек делает наоборот.
В роддомах на пуповину буквально набрасываются: её перерезают, едва ребёнок родится.
Хочет ли человек подчеркнуть этим, что он порвал со своим происхождением?
Даёт ли этим доказательство своего хвалёного сознания?
Вернёмся в родовое отделение.
Проследим внимательно, что там происходит.
Может быть, мы поучимся у этого животного с
репутацией
сознания и чувствительности.
В процессе родов атмосфера становится, можно сказать, электрической
и напряжение возрастает по мере того, как приближается развязка.
Акушеры и акушерки, несмотря на привычность происходящего, взволнованы не меньше.
Они не случайно выбрали свою профессию.
Можно поспорить, что у них есть собственная легенда, связанная с рождением.
Они прошли всё это. Безусловно, с трудностями. И что- то в них есть, что напоминает об этом.
Во всех напряжённых ситуациях, при сильном повышении эмоциональности, наше дыхание затрудняется.
Вопреки желанию.
Приближается окончание родов, и по мере этого напряжение достигает предела.
Эмоции заразительны.
Они усиливаются с феноменом эха, резонанса.
Появляется же наконец ребёнок!
Каждый затаивает дыхание, сравниваясь при этом с новорожденным, не подозревая об этом.
"Задышит ли он?"
Кажется, что ассистент сейчас задохнется
сдавлено горло, сжата грудная клетка -он оживляет, не отдавая себе отчета, трагедию своего рождения!
Эти мужчины и женщины, увы, не имеют пуповины, чтобы она питала их кислородом,
и ситуация для них становится очень
непереносимой.
Надо же сделать что-нибудь?
Достаточно лишь... дышать, открыть рот и набрать воздуха.
Результат мгновенный:
ребенок кричит.
"Ах, он дышит!" - кричит ободренный человек.
"Ах, я дышу!" - должен был бы сказать, если бы увидел правду. Это его горло разорвал крик.
Человек сделал свой вдох.
Это он сам задыхался.
А не ребенок, которому помогла пуповина.
Человек проецирует на ребенка свой собственный ужас.
На самом деле, кричит ли несчастный малыш,
жертвенный ягненок, отягощенный грузом
наших грехов?
Нет - наших страхов?
Какая бессмысленная, жалкая трагедия?
Все же есть веские основания для такого странного поведения.
Основания? Все это основательно?
Этот человек двигался,
вопреки собственному желанию, по следу собственных эмоций.
Он совершил
такой обычный, но неузнаваемый им самим переход, который и лежит в основе того, что мы невинно полагаем воспитанием.
4.
Чего не хватает еще?
Рискуя упустить что-либо, нам надо в последний раз вернуть к крику. Этот крик стал нашей точкой отсчета.
"Нужно ли, чтобы ребенок кричал?"
Вопрос чрезвычайно важный. Здесь мы рискуем вызвать очень и очень большие недоразумения.
Ответ ясен и прост:
"Да, надо, чтобы ребенок закричал".
Важно даже, чтобы крик был таким, что мы называем, хорошим. Звонким и сильным. Крик свободный, в котором все тело малыша участвует.
Этот крик - общий ответ всего тела, свидетель удовлетворительного тонуса.
Если ребенок родился вялым, он слабо пищит вместо того, чтобы достичь крика, свободного и удовлетворительного, в самые короткие сроки.
Все что должно быть ясно и не должно оставлять места никаким недоразумениям.
Добавим к этому, что если ребенок родится, удушенный собственной пуповиной, не раздумывая ни минуты, надо перерезать ее, чтобы освободить ребенка.
Так же как мы не будем готовить к болезненным родам женщину, если мы наверняка знаем, что ей предстоит перенести операцию кесарева сучения.
Может показаться, что здесь мы противоречим себе и перечерчиваем несколькими линиями то, что говорилось перед этим.
Ничего подобного.
Надо, чтобы ребенок кричал при рождении.
Один вскрик. Или два,
И этого более, чем достаточно.
А затем пусть он дышит. Или кричит от ощущения силы, жизни, удовольствия.
А не от боли, тоски, страха, горя.
Пусть не будет плача, рыданий!
Не надо обладать изощренным ухом, чтобы различить это. Достаточно слушать внимательно, чтобы открыть, как широк и разнообразен диапазон новорожденного. И как много он сможет сказать ... не говоря ни слова.
После того, как уделено столько внимания, никто не сможет спутать крик победы и крик огорчения, боли, испуга.
Всем ли детям дано родиться с подобной легкостью?
Да ... и нет.
Вопреки тому, о чем говорит, пишут и чему учат, каждый ребенок сразу проявляет свой характер, свою личность.
Все матери это засвидетельствуют.
Не в пику психологам и психофизиологам будет сказано.
Каждый ребенок рождается по своему.
Все дети, тем не менее, следуют через одни и те же этапы, которые можно пройти более или менее быстро, более или менее легко, но следуя собственному ритму, который, безусловно, . подчеркивает их характер, их темперамент.
Можно даже сказать: свидетельствует об их понимании.
Понимании..!
Да.
Если внимательно следить за лицом ребенка, увидим,
что он борется, протестует,
так как он не понимает.
Не понимает?
Чего же?
Да то, что он рожден!
Для того, кто берет на себя труд проследить за тем, что говорит выражение лица ребенка, оно так ясно!
Когда, наконец, открываются глаза, все в них
говорит:
"Но ... где я? Что случилось со мной?"
И борьба, конечно, кончается когда ребенок окончательно почувствует и поймет:
"Но... я родился!"
Можно ли сомневаться, что понимание ухе есть?
Понимание? Сознание?
Или просто смелость?
Это, возможно одно и тоже.
Никто не знает, насколько в этом случае различны человеческие качества.
Голос матери
утешит, успокоит, усмирит бурю.
Если мать не здесь, если она находится под наркозом, пусть отец будет рядом, его голос так же близок.
И как бы то ни было, даже после травматического рождения ванна делает чудеса.
Еще - нужно меть ждать, остаться неподвижным, нейтральным, ничего не ускорять, дать ребенку время "найти себя".
Минут десять, иногда больше, необходимы, прежде чем мы почувствуем, что тело малыша расслабилось, и страх начал таять.
Если не постараться в это время стереть малейшие остатки пережитого, эмоциональный шрам останется навсегда. У этих детей останутся на всю жизнь иррациональные страхи.
Как понять, что "дело сделано"?
Очень просто: когда глаза открылись и больше не закрываются.
После трудных родов как долго нужно ждать, прежде чем ребенок решиться!
Он приоткрывает глаза.
И снова закрывает.
Ему так страшно. Он никак не осмелиться.
Глаза снова открываются и снова закрываются.
Ему так страшно. Он никак не осмелится.
Ребенок здесь совсем близко.
Не двигайтесь. Не делайте ничего, что может усилить его страх.
Именно здесь надо стать "великим ловцом человеческой души".
Наконец, глаза широко открываются.
"Да где же я? Что произошло со мной?" Мы чувствуем, что малыш делает нечеловеческие усилия, чтобы понять.
И, наконец, мы видим мы чувствуем, что он понял!
"Ну да... я рожден/"
Да, теперь все.
Ребенок здесь.
Он останется.
Еще одна неожиданность: нет уродливых детей.
Есть такие, кого уродует страх.
Когда дети рождаются, они чаще всего напуганы.
Как не отступить перед таким неблагодарным?
А ведь это уродство - лишь маска.
Маска страха.
Она падает, как только страх побежден.
И появляется человек.
Преображение невероятное.
Даже самый страшный малыш становиться красивым.
Нет, не бывает уродливых младенцев.
Те, кого мы называем обиженными судьбой, лишь носят маску.
Дело любви заставить ее сбросить.
5.
- Ну, хорошо, допустим, - скажут некоторые, -возможно, вероятно, что в рождении нет ничего приятного для ребенка. И может быть, даже что для малыша - это ужасное событие. Но в этом возрасте нет памяти. О своем рождении не помнит никто. Значит, это просто неприятный момент в прошлом.
- Нет памяти?! Позвольте...!
- Но с помощью чего ребенок запомнит, чем зарегистрирует происходящее? Все знают, что после рождения мозг, по крайней мере, его большая часть, ещё не работает.
- Ну вот, опять! Может быть, мозг еще не функционален, но в нем происходит все, что можно прочесть на лице ребёнка.
- Да, да, безусловно. Но что происходило в момент рождения никто не помнит.
- Вот где ваша ошибка. Наоборот: рождение - в памяти каждого. Но эксперимент был настолько болезнен, что он находится глубоко в подсознании, откуда пытается иногда всплыть. Иона и кит, Моисей, спасенный из вод - символизм прозрачен: речь идет об этой смерти, об этом утоплении, которого удалось едва-едва избежать.
- Ладно, если вы так считаете, это возможно на самом деле. Но, знаете, эти символы мне никогда не мешали спать.
- В самом деле? И у вас никогда не было
кошмаров?
- Правда, были.
- Вы никогда не просыпались, ребенком, покрытый холодным потом, умирая от страха, прячась под одеяло?
- Но... да, это было.
- А в ближайшем прошлом, вы никогда не имели проблем с дыханием?
- С дыханием?
- Не случалось ли такого, что в напряженный момент ваш голос срывался?
- Да, я это должен признать...
- Даже в области такой близкой и простой вы видите, насколько ограничена ваша воля. Ваш голос не слушается хозяина. Скажем так даже - он предает вас.
- Боюсь, что придется признать и это.
- А не начинается ли дыхание в рождении?
- Это очевидно. Вы знаете... Вы убедили меня.
- Родиться - значит перейти в это измерение, всеобщее колебание и пульсацию, что и является жизнью. И что дыхание утверждает в нас. Это -открыться, отдаться ему, отплыть в путь в хрупком челне, который несет нас теперь от берега к берегу.
Это - участвовать в великом "все".» Всё, что наполнено дыханием.
Сотворение мира - дни, ночи, смена времен года, солнцестояния - это лишь дыхание.
И в нас - дыхание затруднено или свободно - вот перемены в нашей жизни.
Не приходилось ли вам говорить:
"Да, мне надо поучиться дышать?"
Как будто этому можно научиться! Как ужасно хотя бы частично ущемленное существование, когда невозможен настоящий смех. Или даже вдох.
Знаете ли вы, что психически больные люди не способны глубоко дышать? У несчастных как бы корсет на груди, который лишает их возможности полноты дыхания.
Таким образом, свобода дыхания зависит просто
от вашей спины, значит от позвоночного столба,
Малейшая блокировка, малейшее напряжение -дыхание затруднено. А ваша жизнь испорчена.
Вы искалечены. И это навсегда.
Когда устанавливается это?
В первые мгновения после рождения.
Да, мой друг, не головным мозгом мы помним это событие, а просто спиной.
Здесь наши огорчения и страхи.
Именно спину надо освободить
немедленно после рождения.
Иначе...
6.
И, наконец, скажем о главном:
- Хорошо, возможно, конечно, это рождение оставляет след и что от результата этого эксперимента зависит дальнейшее поведение, реакции ребенка, вкус, который он почувствует от своего существования.
Но он будет жить в мире насилия, злобы, лжи, он будет жить в джунглях.
Так пусть он сразу узнает, в какое осиное гнездо он попал, где закон - съесть или съедят тебя.
Да, верно, наше общество - джунгли. Один взгляд по сторонам - и волосы от ужаса шевелятся на голове. Перед тем, как спросить себя, необходимо ли видеть
все в этом свете, надо рассеять одно недоразумение.
Дети, рожденные без насилия, избавленные от первого удара по голове, безвольны ли, окуплены ли они или способны противостоять жизни?
В последнем нет сомнения.
Они не агрессивны?
Безусловно.
Но агрессия - это страх, это просто маска, за которой прячется слабость.
Сила уверена в себе. Она спокойна, улыбчива. И расслаблена.
Мы придаем большое значение агрессивности, не видя, что это бич, она провоцирует, притягивает удары.
Если вы боитесь, она вас укусит.
Счастливы те, кто не агрессивен: мир расстилается перед ними.
Но не для того, чтобы подпитаться от их слабости, а привлеченный их сиянием.
Вернёмся к джунглям.
Это сказано не буквально: мы не встречаем больше на наших улицах тигров и медведей, страх не живет в наших городах.
Значит, мы узнали этот страх давно, когда еще жили в лесу.
Но зачем же тащить его за ними теперь?
И не ходят ли люди и теперь на рыбалку, на охоту?
Это ведь анахронизм.
Может быть, настало время проснуться и заметить, что диплодоки и динозавры исчезли, что мы выращиваем хлеб, а топор из обтесанного камня давно устарел.
В Древней Спарте новорожденных бросали о землю. Этим воспитывались спартанцы.
Нужны ли НАМ воины?
Да, ответят некоторые, так, в тайне, мы еще делаем насилие.
Пришел час, наконец, избавиться от этого тягостного прошлого.
А что касается тех, кто с раздражением отказывается открыться новому видению рождения, боюсь, что в глубине души они говорят себе:
"Жизнь была жестока ко мне. Я получал удары.
Это сформировало меня. Пусть же удары формируют моих детей".
Они говорят:
"Я страдал и раздражен этим. Пусть и их это коснется.
Око за око, зуб за зуб,
отвратительный закон возмездия, возвращающийся точностью удара за удар, неспособный простить малейший долг,
заставляющий платить наших детей за то,
что мы должны были сами уплатить,
за страдания родителей.
"Родители ели зеленый виноград,
а у детей оскомина."
Кто не видит здесь ужасного замкнутого круга, дороги боли, где распят Иксион?
Кто не захочет разорвать этот круг?
Злопамятные и усталые от страдания и зла говорили:
"Женщина страдает от родовых мук? Значит, так нужно.
Бог этого хочет".
Это "так нужно" покрывает, как известно, грешника и искупает прегрешения болью.
Хватит культа страдания!
Роды без боли, а точнее без страха, открыли нам глаза.
Страдание бесполезно, оно не удовлетворит никакого Бога, это какая-то неразбериха, чистое ослепление.
И отсутствие понимания.
А что касается агрессивности, это протест против недостатка любви.
Тем "негибким" людям, которые не хотят понять, надо повторить слова Лао Цзы:
"Приходя в этот мир,
человек гибок и бессилен.
А однажды умерев,
он становиться груб и негибок.
Молодой тростник,
деревья
гнутся,
они мягки.
Вырастая, они высыхают
и становятся ломкими.
И мертвыми.
Значит, сила и твердость
приходят со смертью.
Покорность, гибкость -
Друзья жизни.
Сила, на самом деле,
никогда ничего не достигала".
Вот и я в свою очередь, заблуждаюсь:
я аргументирую!
Какое безумие!
Приведение доводов ещё никогда не убеждало.
А уж скептиков и злюк менее, чем остальных.
7.
В конце своего повествования
или сказки я могу сказать одно:
"Пробуйте"
Все, что здесь сказано, просто. Так просто, что даже стыдно настаивать.
Да, надо так мало вещей, не нужны никакие хозяйственные новинки, чудеса техники и другие достижения - гордость технологии, а вернее - игрушки для слаборазвитых
детей,
которые так модны.
Ничего не нужно.
Только терпение.
И скромность.
Мир в сердце.
Тишина.
Внимание легкое, но неослабное. Немного понимания, внимания к
"Другому".
Ах, да!.. Я забыл.
Нужна
любовь.
Потому что без любви вы будете просто очень ловки.
Комната родов будет великолепно освещена,
стены вычищены до блеска, ванна нужной
температуры,
а ребенок не перестанет кричать.
Не обвиняйте книгу, я прошу вас.
Спросите у своей совести:
должно быть в вас осталась какая-то нервозность, плохое
настроение, злость.
Ребенок не ошибается. Он обладает, чтобы судить вас,
удивительной и ужасной уверенностью.
Он проникает в сердце, он видит цвет ваших
мыслей. Новорожденный - это зеркало.
Он возвращает вам ваше изображение.
В ваших руках сделать так, чтобы он не плакал.