Джеймс Редфилд. Сайт ОБРЕТЕНИЕ

Эта книга, как и “Селестинские пророчества”, — приключенческая притча, попытка проиллюстрировать тот процесс духовного преображения, который уже происходит в наши дни. Хотелось бы надеяться, что обе эти книги в совокупности составляют то, что я назвал бы целостной картиной, то есть служат живым отражением новых представлений, переживаний и явлений, во многом определяющих нашу жизнь в начале третьего тысячелетия.

На мой взгляд, величайшая наша ошибка заключается в убеждении, будто духовная составляющая человеческой жизни — это нечто такое, что уже сформировалось и давно познано. Если история и учит нас чему-то, так только тому, что знание и культура человечества постоянно развиваются. Неизменными и догматическими являются лишь частные мнения отдельных людей. Истина куда более динамична, и самая большая радость в жизни — ее свободное течение, обретение наших собственных истин, которые мы должны возвестить миру, созерцание того, как эта истина развивается по пути синхронистичности, обретая все более ясные очертания, особенно тогда, когда затрагивает жизнь окружающих.

Все мы движемся к некой цели, и каждое новое поколение созидает на основе достижений предыдущего, стремясь исполнить предназначение, о коем мы едва можем вспомнить. Все мы пребываем в процессе пробуждения и осознания того, кто мы на самом деле и какова наша миссия на Земле, а это очень часто задача достаточно трудная. И все же я твердо убежден, что если мы всегда и во всем будем сочетать лучшие черты традиций, оставленных нам прежними поколениями, и помнить о процессе развития, то благодаря внутреннему чувству предопределения и чуда нам удастся преодолеть любые препятствия и межличностные конфликты, встречающиеся на этом пути.

Я отнюдь не намерен приуменьшать серьезные проблемы, с которыми еще сталкивается человечество; мне хотелось бы лишь подчеркнуть, что каждый из нас обязан по-своему принять участие в их решении. Если мы обретем пробуждение и осознаем, какой великой тайной является наша жизнь, мы поймем, что занимаем в ней наиболее оптимальное место и имеем все возможности для того, чтобы преобразить мир.

Подойдя к самому краю гранитного обрыва, я посмотрел на север, на панораму, открывавшуюся внизу. Перед моим взором лежала широкая межгорная долина Аппалачей, простиравшаяся на шесть или семь миль в длину и пять в ширину. По дну долины петляла река, пробираясь между пятнами открытых луговин и темных, густых лесов — надо полагать, достаточно старых, поскольку деревья в них достигали нескольких сот футов в высоту.

Я взглянул на грубое подобие карты, которое держал в руках. Буквально все в долине совпадало с показанными на ней деталями: и крутой обрыв, на котором я стоял, и дорога, спускавшаяся вниз, и описание ландшафта и реки, и, наконец, подножия холмов, расстилавшиеся внизу. По всей видимости, это было то самое место, которое Чарлин изобразила на клочке бумаги, найденном в ее офисе. Зачем она нарисовала его? И почему, в конце концов, она исчезла?

С того дня как Чарлин в последний раз разговаривала со своими сотрудниками по исследовательской фирме, где она работала, прошло уже больше месяца, и когда Фрэнк Симс, ее коллега, решил позвонить мне, он был явно обеспокоен.

— Она часто вела себя довольно странно, — заговорил он. — Но никогда еще она не пропадала так долго, тем более что у нее были назначены деловые встречи с постоянными клиентами. Значит, с ней что-то случилось.

—Но как же вы нашли меня? — поинтересовался я.
В ответ он рассказал мне о письме, найденном в офисе Чарлин, том самом письме, которое я послал ей несколько месяцев назад, сообщая о своих странствиях и находках в Перу. В письме, пояснил Симс, имелась приписка, где были указаны мой адрес и телефон.

— Я обзвонил всех, кто, насколько мне известно, так или иначе был связан с ней, — добавил он. — И как оказалось, никто ничего не знал. Судя по письму, вы близкий друг Чарлин. Надеюсь, вам что-нибудь известно о ней?

— К сожалению, нет, — отозвался я. — Я не говорил с ней уже больше четырех месяцев.Едва произнеся эти слова, я сам не мог поверить, что это было так давно. Вскоре после получения моего письма Чарлин позвонила мне и оставила на автоответчике длинное сообщение. Дрожавшим от волнения голосом она говорила о пророчествах, удивляясь, как быстро распространяются вести о них. Я вспомнил, что прослушал ее сообщение несколько раз, но не перезвонил ей сразу же, сказав себе, что сделаю это чуть позже, может быть, завтра или послезавтра, когда буду готов к серьезному разговору. Я понимал, что беседа с ней неизбежно вынудит меня отвечать и разъяснять некоторые детали Манускрипта, и сказал себе, что мне нужно время, чтобы все хорошенько обдумать и переварить. На самом деле проблема заключалась в том, что мне все еще не удавалось в полной мере постичь Пророчество. Конечно, я не утерял способности пополнять свою внутреннюю духовную энергию. Мне доставляло большое облегчение сознавать, что с Марджори все покончено и я могу проводить свободное время в одиночестве и покое. Мое интуитивное восприятие мыслей и снов, а также сияния окружающей меня обстановки было ярким как никогда. А вот со случайно-неслучайными совпадениями дело обстояло значительно хуже...

Я буквально переполнялся энергией, например, что касается основных вопросов в жизни, и обычно отчетливо ощущал, как мне надлежит поступить или куда направиться, как ответить на тот или иной вопрос, однако, хотя я действовал вроде бы правильно, слишком уж часто не происходило ничего важного. Я не обнаруживал никакого послания, никаких совпадений.

Особенно заметно это было тогда, когда, для того чтобы восстановить контакты с человеком, с которым я уже отчасти был знаком, например, со старым приятелем или сотрудником, с кем мне часто приходилось общаться, требовалась интуиция. Иногда мне удавалось найти с ним новые общие интересы и точки соприкосновения, но столь же часто, несмотря на все мои усилия, направленные на передачу своей энергии собеседнику, моя инициатива либо встречала полное неприятие, либо, что еще хуже, вызывала раздражение, выходившее из-под контроля, и в конце концов угасала, разразившись взрывом неожиданно резких отрицательных эмоций.

Такие неудачи не обескуражили меня, однако я понял, что, когда речь идет о том, чтобы жить, следуя пророчествам, мне чего-то не хватает. Там, в Перу, я жил, следуя потоку событий и часто действуя спонтанно, руководствуясь своего рода верой, порожденной отчаянием. Возвратившись домой и оказавшись в привычной обстановке, нередко в окружении безнадежных скептиков, я, видимо, утратил страстную надежду и твердую веру в то, что мои предчувствия способны принести реальные плоды. Видимо, какая-то жизненно важная часть Знания стерлась из моей памяти... а может быть, я еще не открыл ее для себя.

— Просто ума не приложу, как мне поступить дальше, — настаивал сотрудник Чарлин. — У нее есть сестра, насколько я помню, где-то в Нью-Йорке. Вы, случайно, не знаете, как мне найти ее, а? Быть может, вы знаете кого-то, кто поможет мне отыскать ее?

— К сожалению, нет, — отозвался я. — Ничем не могу помочь. В сущности, мы с Чарлин только начали восстанавливать старые приятельские отношения. Поэтому я не помню ее родственников и не знаю даже, с кем она дружит теперь.

— Что ж, я, пожалуй, заявлю в полицию, раз ничего лучшего не приходит в голову.

Чуть позже Бимс прислал мне по факсу копию клочка бумаги, найденного в офисе Чаплин, в том числе и грубую карту, состоявшую из пересекающихся линий с целой уймой загадочных пометок на полях. Сидя в своем кабинете и сравнивая эту карту с номерами дорог, указанными в “Атласе Юга”, я пришел к выводу, что на ней, видимо, показано вполне конкретное место. В этот миг в моем сознании возник образ Чарлин, тот самый образ, который являлся мне в Перу, когда мы говорили о существовании Десятого пророчества. Быть может, ее исчезновение каким-то образом связано с Манускриптом?

Свежий ветерок коснулся моего лица, и я опять взглянул вниз. Слева, далеко у западной оконечности долины, я заметил множество крыш каких-то домов. По всей вероятности, это должен быть городок, указанный Чарлин на карте. Спрятав карту в нагрудный карман, я поспешил возвратиться на дорогу и уселся за руль своего “патфиндера”.

Городок оказался небольшим; население его составляло около двух тысяч, как гласила надпись на щите рядом с первым и единственным светофором. Большинство деловых зданий высилось на центральной улице, протянувшейся вдоль берега реки. Щурясь от бьющего прямо в глаза света, я заметил небольшой мотель неподалеку от въезда в Национальный лесной парк и решил припарковать машину прямо напротив соседнего ресторанчика и пивной. В ресторан как раз входили несколько посетителей, в том числе высокий черноволосый мужчина со смуглым лицом, державший в руках большой сверток. Он быстро обернулся, и наши взгляды на мгновение встретились.

Выйдя из машины и заперев дверь, я интуитивно решил вначале заглянуть в ресторанчик, а не в мотель. Зайдя, я заметил, что его столики почти пусты. В ресторане было всего несколько завсегдатаев, сидевших у стойки, да те посетители, что вошли несколькими минутами раньше меня. Большинство из них проявили полнейшее равнодушие к моему появлению, однако, продолжая осматривать зал, я вновь встретился глазами с тем же самым высоким мужчиной, которого видел при входе. Он приветливо улыбнулся, не отводя глаз, а затем направился к заднему выходу.

Я последовал за ним и тоже вышел на улицу. Он стоял в двадцати футах от меня, наклонившись над своим свертком. На незнакомце были джинсы, куртка “вестерн” и здоровенные башмаки; на вид ему было лет пятьдесят. За его спиной длинные лучи заходящего солнца пробивались сквозь высокую траву и огромные деревья, а в каких-нибудь пятидесяти футах текла река, начинавшая свой долгий путь по долине.

— Еще один паломник, не так ли? — поинтересовался он.

— Я разыскиваю подругу, — отозвался я. — И у меня
возникло ощущение, что вы можете мне помочь в этом.

Он кивнул, внимательно оглядев меня с головы до ног. Затем, подойдя поближе, он представился и заметил, что его имя — Дэвид Одинокий Орел, пояснив (словно это было нечто такое, что мне было необходимо знать), что он прямой потомок американских индейцев, аборигенов, издревле живших в этой долине. Я, в свою очередь, заметил на его лице узкий шрам, шедший от края его левой брови до самого подбородка, минуя глаз.

— Хотите кофе? — предложил он. — Там, в ресторанчике у Перриера, готовят хорошо, а вот кофе у них паршивый. — С этим словами он кивнул в сторону берега реки, где в тени трех громадных тополей стояла какая-то палатка. Рядом проходили десятки людей; некоторые из них шагали по тропинке, которая, миновав мост через реку, вела в Национальный лесной парк. Опасаться как будто было нечего.

— Да, пожалуй, — отозвался я. — Это было бы не плохо.

Подойдя к своему жилищу, Дэвид зажег огонь на небольшой газовой плитке, налил в кофейник воды и поставил его на конфорку.

— А как имя вашей подруги? — наконец поинтересовался он.

Он немного помолчал, и наши глаза вновь встретились. Перед моим мысленным взором возник совершенно ясный образ: это был Дэвид, но вид у него был совсем иной. Он был гораздо моложе, на нем была одежда из оленьих шкур, он сидел, повернувшись лицом к огромному костру. На лице его выделялись пятна боевой раскраски. Вокруг него толпились какие-то люди, по большей части индейцы, среди которых выделялись двое белых: женщина и мужчина громадного роста. Все жарко спорили о чем-то. Одни из присутствующих требовали начать войну, другие выступали за перемирие. И тогда Дэвид прервал их споры, высмеяв тех, кто хотел мира. Разве можно быть такими доверчивыми после стольких случаев коварного обмана, заявил он.

Белая женщина, казалось, поняла его, но умоляла выслушать ее. Войны можно избежать, уверяла она, а долина будет надежно защищена, если воспользоваться духовной медициной. Но он решительно отверг ее доводы, а затем, выбранив присутствующих, вскочил на коня и ускакал. Большинство последовали за ним...

— Ваше чутье не обмануло вас, — проговорил Дэвид, возвращая меня к действительности. Он расстелил перед нами скатерть и предложил мне садиться. — Да, я кое-что знаю о ней. — Он многозначительно взглянул на меня.

— Мне это очень важно, — отозвался я. — О Чарлин давно ничего не слышно, и я просто хотел узнать, все ли в порядке с ней. Выходит, нам надо переговорить.

— О Десятом пророчестве, не так ли? — улыбнувшись, cпросил он.

— Да так, догадался. Большинство из тех, кто приезжает в долину, появляются в этих краях не ради того, чтобы полюбоваться красотами национального парка. Они собираются здесь, чтобы поговорить о пророчествах. По их мнению, здесь можно лучше усвоить Десятое. А некоторые уверяют даже, что уже познали его.

Он отвернулся и бросил в кипящую воду пакетик с кофе. В его интонации было нечто такое, что заставило меня подумать, не испытывает ли он меня, пытаясь выведать, действительно ли я тот, за кого себя выдаю.

— Так где же Чарлин? — нетерпеливо спросил я.
В ответ Дэвид указал пальцем на восток:

— В лесу. Правда, я ни разу не встречал вашу подругу, однако слышал, что как-то поздним вечером она заглядывала в ресторанчик; с тех пор я видел ее несколько раз. Несколько дней назад я опять видел ее; она куда-то брела по долине в полном одиночестве, и, судя по тому, как она была одета, я решил, что она куда-то собралась.

Я посмотрел в указанную сторону. С этой точки долина казалось поистине необъятной, уходящей в бескрайнюю даль.

— И как по-вашему, куда она могла направиться?— спросил я.

— Возможно, в каньон Сипси. Это то самое место, где находится один из выходов.

— Выходов? Каких еще выходов?
Дэвид загадочно улыбнулся в ответ.

Я мгновенно обернулся к нему, вспомнив случай на Селестинских развалинах.

— Очень немногим. А большинству остается довольствоваться слухами, полузнаниями да догадками. Сам же Манускрипт не видела ни одна живая душа. Большинство из тех, кто приезжает сюда в поисках разгадки Десятого пророчества, ощущают, что появились здесь по воле синхронистичности, и неосознанно стремятся жить согласно девяти пророчествам, хотя они нередко сетуют, что совпадения, приведшие их сюда, внезапно прекратились. — Он слегка откашлялся. — Но так уж получилось, тут уж ничего не поделаешь, верно? Десятое пророчество посвящено усвоению этого нового сознания — восприятию таинственных совпадений, развитию духовного сознания на Земле, исчезновению Девятого пророчества — с точки зрения перспектив другого измерения, чтобы мы смогли осознать, почему это преображение происходит, и принять в нем более полное участие.

— Откуда вы это знаете? — изумленно спросил я.
Он сверкнул на меня глазами и сердито буркнул:

Несколько мгновений его лицо сохраняло суровое выражение, но затем на нем вновь появилась теплая улыбка. Нагнувшись, он налил кофе в две чашки и одну из них протянул мне.

— Мои предки жили в этой долине на протяжении многих тысячелетий, — продолжал он. — Они верили, что лес — это особое, священное место на Земле между верхним и нижним мирами. Мой народ, движимый видением, первым поселился в долине, обретя здесь свои особые дары и познания в медицине, а также познав путь, которым ему надлежало идти по жизни.

Мой дед рассказывал мне об одном шамане, явившемся к нам из какого-то далекого племени и научившем наш народ стремиться к тому, что он называл очищением. Шаман повелел им покинуть родные места и, захватив с собой только ножи, странствовать до тех пор, пока животные не подадут им некий знак. После этого они должны будут следовать за ними до тех пор, пока не достигнут места, которое именуется священным выходом в верхний мир. Если они окажутся достойными, если очистятся от низменных чувств и страстей, убеждал он их, им будет дозволено войти в этот выход и встретиться со своими предками, оказавшись там, где они смогут вспомнить не только свое собственное видение, но Видение мира в целом.

Разумеется, когда пришли белые люди, всему этому настал конец. Мой дед уже не мог вспомнить, как достичь этого, я тем более. Мы, как и все прочие, должны заново учиться этому.

— Так вы тоже ищете Десятое пророчество, не так ли? — удивился я.

— Да, конечно... конечно! Но пока единственное, чего мне удалось достичь, — это кара, именуемая прощением. — Тут голос его вновь стал более высоким, и мне внезапно показалось, что он разговаривает скорее с самим собой, нежели со мной. — Всякий раз, когда я пытаюсь двигаться вперед по пути совершенства, некая часть моей души не может избавиться от возмущения и гнева по поводу всего того, что случилось с моим народом. И возмущение это не проходит. Как могло случиться, что наша земля была у нас украдена, а наши вековые устои — разрушены и попраны? Почему это было допущено?

— Я очень хотел бы, чтобы этого не случилось, — вздохнул я.

Дэвид опустил глаза в землю и опять кашлянул.

— Верю. И все же, стоит мне только подумать о том, что творилось в этой долине с нашим народом, меня переполняет гнев.

Видите этот шрам, — продолжал он, указывая на свое лицо. — Я вполне мог уклониться от драки, в которой получил его. Техасские ковбои в тот вечер выпили лишнего... Мне пришлось убраться, но с тех пор гнев буквально испепеляет мне душу.

— Но разве большая часть долины не взята под охрану в составе национального парка? — заметил я.

— О, всего лишь около половины, к северу от реки, однако политики то и дело грозятся распродать ее или разрешить освоение.

— А как насчет второй половины? Кому принадлежит она?

— Долгое время владельцами участков земли в здешних местах были фермеры, но теперь эти земли пытается скупить какая-то иностранная компания. Мы не знаем, кто стоит за ней, но некоторым владельцам земель предлагались за них огромные суммы. — Он отвел глаза, отвернулся, а затем проговорил: — Вся беда моя в том, что мне более всего хотелось бы изменить случившееся за последние три века. Я не могу смириться с тем фактом, что европейцы начали селиться на нашем континенте, не обращая ни малейшего внимания на тех, кто уже жил на этих землях. Это же настоящее преступление. О, как бы я хотел, чтобы все сложилось иначе, словно в моей власти каким-то образом изменить прошлое! Наш извечный уклад имел огромную важность. Мы знали цену памяти и умели хранить воспоминания. Это была поистине великая весть, которую европейцы могли бы узнать от моего народа, если бы они только захотели нас выслушать.

Пока он говорил, мои мысли унесли меня в другую грезу... Два человека — мужчина-индеец и все та же белая женщина — разговаривали о чем-то на берегу небольшого ручья... Позади них виднелся густой лес... Через некоторое время к ним присоединились другие индейцы.

— Мы сможем излечить это! — настаивала белая женщина.

— Боюсь, что нет. Для этого мы слишком мало знаем, — возразил молодой индеец, лицо которого выражало величайшее уважение к женщине. — Большинство других вождей уже покинули этот мир.

— Почему же нет? Вспомни наш недавний разговор. Ты же сам говорил, что если бы люди имели веру, мы смогли бы излечивать и не такие вещи.

— Да, правда, — отвечал он. — Но вера — это убежденность, проистекающая из осознания должного порядка вещей. Наши предки обладали этим знанием, но сегодня оно для нас явно недостаточно, чтобы исцелять других.

— А может быть, нам тоже теперь удастся достичь этого знания? — умоляющим тоном заговорила женщина. — Мы должны попытаться!..

Тут мои грезы прервались при виде группы молодых служащих лесной инспекции, приближавшихся на мосту к какому-то старику. Седая шевелюра старика была аккуратно подстрижена; он был в старомодных брюках и накрахмаленной рубашке. Он шел медленно, слегка пошатываясь.

— Видите этого старика и служащих? — обратился ко мне Дэвид.

— Дело в том, что я видел его здесь две недели назад. Помнится, его зовут Фейман. А вот фамилии его я не знаю. — Дэвид слегка наклонился ко мне, впервые показав этим, что он мне полностью доверяет. — Слушайте, здесь творится что-то странное. На протяжении нескольких последних недель лесная инспекция, видимо, ведет учет бродяг, приезжающих в лес. Ничего подобного здесь прежде не было, и вот вчера кто-то сказал мне, что они, то бишь охранники, полностью перекрыли дальнюю восточную окраину леса. А там есть места, лежащие на расстоянии добрых десяти миль от ближайшего шоссе. Вы ведь знаете, как мало найдется охотников забираться в такую глушь? Некоторые из нас уже слышали странный шум, доносящийся оттуда.

— Нечто вроде диссонанса. Правда, большинство людей не способны слышать его.

— Я больше не могу здесь оставаться, — буркнул он. — Мне пора туда, в долину.

Спустя несколько минут он остановился и проговорил, обращаясь ко мне:

— Слушайте, есть нечто такое, о чем вы просто должны знать. Я имею в виду этого самого Феймана. Так вот, я несколько раз видел рядом с ним вашу подругу.

— Да просто о чем-то разговаривали, но, уверяю вас, здесь творится что-то неладное. — С этими словами он продолжил свои сборы.

Я молча наблюдал за ним. Пауза явно затягивалась. У меня не было ни малейшего представления о том, как быть дальше, но я чувствовал, что Дэвид совершенно прав, полагая, что Чарлин находится где-то там, в долине.

— Подождите минутку, — проговорил я наконец. — Я мигом соберу свои вещи и тоже пойду вместе с вами.

—Нет, — быстро и решительно возразил он. — Каждый должен сам, в одиночестве знакомиться с долиной. Сейчас я ничем не могу помочь вам. Дело в том, что я должен обрести свое собственное Видение. — При этих словах на его лице появилась гримаса боли.

—Ну тогда не могли бы вы поточнее сказать мне, где находится этот каньон?

— Да очень просто. Пройдите по течению реки около двух миль. Там вам встретится небольшой приток, впадающий в реку с севера. Пройдите вдоль притока еще примерно милю, и он выведет вас прямиком к устью каньона Сипси.

Я кивнул и собрался было уйти, но Дэвид удержал меня за руку.

—Видите ли, — проговорил он, — вы сможете найти свою подругу лишь в том случае, если сумеете подняться на иной уровень энергетики. В долине существуют особые места, способные помочь вам.

—Выходы в иное измерение? — поинтересовался я.

—Именно. Там вы сможете открыть для себя понимание Десятого пророчества, но для того чтобы отыскать эти места, вы должны постичь истинную природу своих интуиций, а также научиться управлять мысленными образами. Понаблюдайте за животными, и вы начнете понимать, ради чего вы пришли сюда, в эту долину... и почему мы все оказались здесь. Но будьте очень осторожны. Постарайтесь, чтобы они не заметили, как вы войдете в лес. — Он немного задумался. — Там есть еще один человек, мой приятель; его зовут Кэртис Уэббер. Если вы повстречаете Кэртиса, передайте ему, что вы знакомы со мной и что я хотел бы повидать его. — Сказав это, он добродушно улыбнулся и продолжил укладывать свою палатку.

Я хотел было спросить, что он имел в виду под интуицией и наблюдением за животными, но он упорно не желал встретиться со мной глазами, сосредоточившись на своем деле.

В ответ он не оборачиваясь помахал мне на прощание рукой.

Тихо прикрыв за собой дверь мотеля, я вышел прямо в лунный свет. Свежий ветерок и сырость легким ознобом пробежали по моему телу. “И зачем только, — подумал я, — я занимаюсь всем этим? В конце концов, нет никаких гарантий, что Чарлин все еще находится здесь, в долине, и что подозрения Дэвида обоснованы”. Несколько часов я висел на телефоне, пытаясь дозвониться местному шерифу. Но что он, в сущности, мог сказать мне? Что моя подруга куда-то исчезла, что ее видели входящей в лес, что она ушла туда сама, по доброй воле, а затем с ней, видимо, что-то случилось... И все эти предположения основывались на клочке бумаги, найденном за сотни миль отсюда? Здесь, в этой глуши, собрались многие сотни незнакомых друг с другом людей, и я прекрасно понимал, что они никогда не сделали бы этого, не будь у них веских оснований.

Остановившись, я залюбовался почти полной луной, восходившей прямо над огромными деревьями. Мой план заключался в том, чтобы перебраться на другой берег реки к востоку от сторожки смотрителей парка, а затем по главной дороге направиться прямиком в долину. Я надеялся, что луна будет освещать мой путь, но она светила недостаточно ярко. Видимость была не более ста ярдов.

Пройдя мимо ресторанчика, я направился к месту, где еще вчера стояла палатка Дэвида. Теперь ее не было и в помине. Дэвид даже расправил примятые ветки и крошечные сосенки, чтобы не оставить после себя никаких следов. Чтобы переправиться на другой берег в намеченном еще с вечера месте, я должен был крадучись пройти по открытому пространству, хорошо просматривавшемуся из сторожки смотрителей, которую я тоже хорошо видел. В одном из боковых окон сторожки я заметил двух смотрителей, занятых разговором. Вот один из них поднялся со стула и снял телефонную трубку.

Пригнувшись, я взвалил на плечи свой тяжелый рюкзак и поспешно зашагал по песчаной косе, тянувшейся вдоль реки, и наконец вошел в воду, скользя по гладким камешкам на дне и осторожно перешагивая через гнилые бревна. В уши мне хлынули звуки ночной симфонии древесных лягушек и кузнечиков. Обернувшись, я еще раз взглянул на сторожей: они по-прежнему разговаривали, проявляя ко мне полнейшее равнодушие. В самом глубоком месте вода — течение, кстати, оказалось довольно медленным — доходила мне до пояса, но я в считанные секунды перебрался через речку шириной примерно тридцать футов и поспешил в заросли сосняка на том берегу.

Осторожно продвигаясь вперед, я вскоре наткнулся на тропинку, которая вела прямо в долину. Тропинка эта, убегавшая на восток, таяла во мраке, и пока я смотрел в ту сторону, в моем мозгу зашевелились сомнения. Что это был за таинственный шум, встревоживший Дэвида? И что может ждать меня там, в этой непроглядной тьме?

При этой мысли я вздрогнул от страха. Да, я понимал, что должен идти дальше, но пока что, в качестве компромисса углубившись на добрых полмили в лес, я сошел с тропы и направился в заросли, где поставил палатку и провел остаток ночи, радуясь возможности снять наконец башмаки, полные воды, и хоть немного просушить их. Двигаться дальше, подумал я, будет разумнее при свете дня.

Наутро я проснулся на рассвете с мыслью о загадочной фразе Дэвида об умении управлять интуицией и, потягиваясь в спальном мешке, задумался о своем собственном понимании Седьмого пророчества, в частности осознании того, что опыт синхронистичности следует определенной схеме. Согласно этому Пророчеству, каждый из нас, анализируя некие конфликтные сценарии из собственного прошлого, может сформулировать несколько вопросов, определяющих конкретные жизненные ситуации, вопросов, касающихся нашей карьеры, взаимоотношений с окружающими, а также места, где мы живем, и тропы, по которой идем. И тогда, если мы сумеем осознать все это, позитивные предчувствия, догадки и интуиция создадут в нашем сознании зримые образы того, куда мы должны направиться и чем заняться, с кем нам следует общаться, чтобы получить ответ на все эти вопросы.

После этого, разумеется, можно ожидать появления в нашей жизни неких совпадений, проясняющих причины, по которым мы должны следовать именно этим путем, получая новую информацию, имеющую отношение к нашим вопросам и ведущую нас далее по жизненному пути. Но чем же может помочь умение управлять интуицией?

Выбравшись из спального мешка, я откинул дверцу палатки и осторожно огляделся. Не заметив ничего необычного и подозрительного, я полной грудью вдохнул свежий утренний воздух и направился к речке. Подойдя к самой кромке воды, я нагнулся и умылся обжигающе холодной влагой. Затем я собрал мешок и палатку и, взвалив на плечи рюкзак, зашагал на восток, откусывая на ходу от плитки гранолы (гранола — подслащенная густая овсянка с добавлением орехов и изюма) и стараясь избегать открытых пространств, прячась в тени старых раскидистых деревьев, росших вдоль берега речки. Примерно через три мили меня охватила волна страха и нервозного возбуждения, и я сразу же ощутил внезапно навалившуюся усталость. Мне пришлось сесть прямо на землю и прислониться спиной к дереву, пытаясь сосредоточиться на красоте окружающего мира и прибегнуть к помощи внутреннего источника энергии. Небо было безоблачным, и утреннее солнце пробивалось сквозь кроны деревьев. Неподалеку, футах в десяти от себя, я заметил небольшое сочно-зеленое растение с желтыми цветами и решил сосредоточиться на любовании его красотой. Растение, и без того залитое лучами солнца, внезапно стало еще более ярким, а его зелень — почти сияющей. И тут в пряном запахе опавших листьев и чернозема я различил тонкий аромат цветка.

В тот же миг я услышал крик стаи ворон, доносившийся из крон деревьев к северу от меня. Необычность этих звуков поразила меня, но, к своему удивлению, я никак не мог обнаружить, где именно сидели вороны. Весь погрузившись в слух, я понемногу начал различать в этом утреннем хоре многие дюжины отдельных голосов: и голоса певчих птиц, щебетавших в кронах над моей головой, и жужжание шмелей над дикими маргаритками у самой кромки воды, и журчание струй по камням и стволам упавших деревьев... а затем нечто еще, едва уловимое, низкий басовой диссонанс, гул... Что бы это могло быть?

Подхватив рюкзак, я зашагал на восток. Опавшие листья печально шуршали у меня под ногами, и мне приходилось время от времени останавливаться, чтобы прислушаться: слышен ли по-прежнему странный гул? Да, он звучал не умолкая. Наконец заросли деревьев кончились, и передо мной раскинулся широкий луг, поросший всевозможными цветами и высоким, не меньше двух футов, шалфеем. Луг этот тянулся на добрых полмили, и налетавший ветерок покачивал верхушки шалфея. Дойдя почти до края луга, я заметил кустики ежевики, росшие возле какого-то поваленного дерева. Ежевичник привлек мое внимание какой-то особой, изысканной прелестью, и, подойдя поближе, чтобы полюбоваться им, я заметил, что на нем полно спелых ягод.

При виде их у меня возникло острое ощущение дежавю. Все окружающее вдруг показалось мне хорошо знакомым, словно я прежде уже бывал здесь, в долине, и даже лакомился этой ежевикой. Но разве такое могло быть? В недоумении я присел на ствол поваленного дерева. В тот же миг, где-то на краю моего сознания, возник образ кристально-прозрачного озера и водопада на заднем плане, уступами спускающегося к самой воде. Странным образом и это место мне тоже показалось знакомым. Меня вновь охватило волнение.

Внезапно из зарослей ежевики с шумом выскочил некий зверек и, увидев меня, опрометью бросился прочь и, отбежав футов на двадцать, вдруг остановился. Зверька этого закрывали от меня высокие стебли шалфея, и я понятия не имел, кто же это мог быть. Единственное, что мне оставалось, — пойти за ним по его следам. Через пару минут он отскочил на полдюжины футов к югу, оставаясь неподвижным в течение нескольких секунд, а затем опять бросился на север, пробежав футов десять — двадцать, и вновь замер на месте. Я догадался, что это был кролик, хотя повадки его показались мне довольно странными.

Постояв минут пять, я внимательно осмотрел место, куда в последний раз отскочил кролик, и двинулся в ту сторону. Не успел я пройти и пяти футов, как зверек опять прыгнул на север. Прежде чем он успел скрыться из виду, в просвете между стеблями шалфея я заметил белый хвост и длинные задние лапы крупного кролика.

Улыбнувшись, я направился на восток по примятой траве и наконец выбрался на окраину луга, где перед моими глазами выросли густые заросли подлеска. Здесь я заметил небольшой ручеек, фута в четыре шириной, впадавший в речку с левой стороны. Я сразу же вспомнил, что это и есть тот самый ориентир, о котором говорил Дэвид, и повернул на север. К сожалению, вдоль ручья не было никаких следов тропки, и, что еще хуже, кусты, росшие по его берегам, представляли собой переплетение молодых сосенок и колючего, непроходимого шиповника. Двигаться вперед было невозможно; мне пришлось вернуться на луг и попытаться найти обходную дорогу.

Я брел в высокой траве вдоль опушки леса, пытаясь найти хоть какой-нибудь просвет в густых зарослях подлеска. К величайшему моему удивлению, я наткнулся на след, проложенный кроликом. Двинувшись по нему, спустя некоторое время я вновь заметил маленький ручей. Заросли на его берегах были далеко не столь густыми, что позволило мне, пробираясь вдоль него, дойти до леса высоких старых деревьев, откуда я без помех смог двинуться на север, следуя за течением ручья.

Пройдя какое-то расстояние, которое, как мне показалось, примерно равнялось миле, я увидел гряду предгорий, возвышавшихся вдалеке по обеим сторонам ручья. Приближаясь к ним, я сообразил, что предгорья эти образуют почти отвесные стены каньона, в который вел один-единственный вход, лежавший прямо передо мной.

Добравшись наконец до входа в каньон, я сел отдохнуть под высоким гикори и с любопытством посмотрел вокруг. В сотне ярдов от меня, по обеим сторонам каньона, предгорья переходили в известняковые скалы высотой не меньше пятидесяти футов, а затем уходили назад и вверх, образуя громадный, похожий на чашу каньон, раскинувшийся на добрых две мили в ширину и более четырех — в длину. Дно каньона на протяжении полумили было покрыто редким кустарником и зарослями шалфея. Вспомнив о гуле, я прислушался и старался не шевелиться минут пять — десять, но затем забыл и думать об этом.

Наконец я развязал рюкзак и достал небольшую походную газовую плитку и зажег огонь, а затем, налив в кастрюльку воды из фляжки, высыпал в воду содержимое пакетика смеси сушено-мороженых овощей и поставил кастрюльку на огонь. Несколько мгновений спустя я уже любовался струйками пара над водой, переплетавшимися друг с другом, растворяясь в прохладном воздухе. Перед моим мысленным взором вновь возникли озеро и водопад, но на этот раз я увидел себя рядом с ними, словно мне предстояла встреча с кем-то. Я мотнул головой, и видение исчезло. Что же со мной происходит? Эти странные видения становятся все более и более яркими. Сначала я видел Дэвида в молодые годы, теперь этот водопад...

Тем временем мое внимание привлек какой-то шорох, донесшийся из каньона. Взглянув на ручей, я заметил в двухстах футах от себя высокое одинокое дерево, почти сбросившее листву. Теперь его ветви были усеяны какими-то птицами, которых я принял за ворон; некоторые из них сидели прямо на земле. Мне почему-то подумалось, что это те же самые вороны, крики которых я слышал несколько часов назад. Затем они все разом поднялись в воздух и неистово закружились над деревом. В тот же миг я опять услышал их карканье, причем голоса их, как и прежде, звучали очень громко, несмотря на большое расстояние. Казалось, вороны каркали совсем рядом.

Но тут бульканье кипящей воды и шипение пара напомнили мне о плитке. Пока я следил за воронами, кипяток пролился прямо на огонь, и я едва успел одной рукой подхватить кастрюльку, а другой выключить газ. Когда вода немного успокоилась, я вновь поставил кастрюлю на плитку и взглянул на дерево, усеянное воронами. Оказалось, птицы бесследно исчезли.

Наспех проглотив свое душистое варево и ополоснув кастрюльку, я собрал рюкзак и направился в каньон. Проходя мимо утесов, я удивленно заметил, что цвета вокруг стали ярче. Так, шалфей стал ослепительно золотистым, и я впервые обратил внимание, что дно каньона усеяно сотнями диких цветов: белых, желтых, оранжевых. Ветерок, донесшийся с вершины скал на востоке, принес тонкий запах кедра и сосен.

Продолжая идти по дну каньона следом за ручьем бежавшим на север, я опять взглянул на то самое дерево, оставшееся слева от меня, на котором недавно сидели вороны. Когда оно оказалось прямо на западе от меня, я заметил, что ручей вдруг стал гораздо шире. Пробравшись под кронами раскидистых ив и ветел, я понял, что ручей привел меня к небольшому озерку, из которого вытекал не только тот ручей, что вывел меня сюда, но и еще один ручеек, уносивший свои струи на юго-восток. Вначале мне подумалось, что это и есть то самое озеро из моих грез, но затем я заметил, что водопада поблизости не было.

Слева от меня, футах этак в пятидесяти, был виден пологий склон, на котором росли три сикоморы толщиной не меньше двух футов, — место просто идеальное, чтобы посидеть и подумать. Поднявшись на него, я решил немного отдохнуть и сел, привалившись к стволу одной из сикомор. Два других дерева находились футах в шести-семи от меня, и я мог, бросив взгляд влево, наблюдать за тем самым “вороньим” деревом, а посмотрев направо, следить за ручьем. Итак, мне предстояло решить главный вопрос: куда двигаться дальше? В самом деле, я могу проплутать много дней, не найдя никаких следов Чарлин. И к тому же как быть с этими навязчивыми видениями?

Закрыв глаза, я попытался было воскресить в памяти прежние образы озера и водопада, но, как ни старался, никак не мог вспомнить точные детали. Наконец я бросил это занятие и перевел взгляд на траву и цветы, а затем — на две сикоморы справа от меня. Их ветки представляли собой причудливый коллаж из темно-серых и белых участков коры, тут и там покрытых светло-коричневыми пятнами и янтарными тенями. И когда мне удалось сконцентрировать внимание на удивительной красоте этой сцены, краски вокруг стали более яркими, почти светящимися. Я несколько раз глубоко вздохнул и опять бросил взгляд на луг и цветы. Оказалось, что и “воронье” дерево начало светиться.

Взвалив рюкзак на плечо, я направился к дереву. В памяти вновь всплыли образы озера и водопада. На этот раз я попытался вспомнить всю картину в целом. Озерко, представшее мне в видении, было большим, площадью не меньше акра, а вода поступала в него, стекая по каскаду крутых уступов-террас. Два верхних уступа имели в высоту около пятнадцати футов, зато последний, низвергавший воду в озерко, был никак не меньше тридцати футов. И когда это видение опять всплыло в моем воображении, я вновь увидел себя бредущим по берегу в ожидании кого-то.

Звук мотора, раздавшийся справа от меня, заставил меня тотчас прибавить шагу. Я присел на корточки, спрятавшись за невысокими кустами. Слева от меня из леса показался серый джип, быстро понесшийся прямо по лугу, держа курс на юго-восток. Я знал, что полиция лесного парка строго запретила автомобилистам-любителям забираться так далеко в эти девственные места, и, естественно, ожидал увидеть на дверях джипа знаки и надписи, удостоверяющие его принадлежность к полиции. К величайшему моему изумлению, ничего подобного на бортах джипа не было. Поравнявшись со мной, джип остановился футах в пятидесяти от меня. Сквозь листву я увидел одинокую фигуру водителя за рулем: он осматривал окрестности в сильный бинокль, так что я на всякий случай лег на землю, чтобы остаться незамеченным. Кто бы это мог быть?

Водитель включил газ, джип рванул с места и вскоре исчез из виду за деревьями. Я вновь опустился на землю и принялся прислушиваться, пытаясь расслышать гул. Ни звука. Я уже подумывал было вернуться в городок и попытаться продолжить поиски Чарлин каким-нибудь иным путем. Однако в глубине души я сознавал, что другого пути просто нет. Я закрыл глаза, вспомнив совет Дэвида об умении управлять интуицией, и мне наконец удалось восстановить перед своим мысленным взором образ озера и водопада. Затем я поднялся на ноги и направился к “вороньему” дереву, а мысли мои были заняты восстановлением мелких подробностей этой сцены.

Внезапно я услышал пронзительный крик какой-то другой птицы, на этот раз ястреба. Слева от себя, далеко позади того самого дерева, я едва-едва угадал контуры ястреба; тот летел на север. Я прибавил шагу, стараясь как можно дольше не упускать птицу из виду.

Появление ястреба заметно прибавило мне сил, и даже когда он скрылся за горизонтом, я продолжал быстро шагать в том же направлении, преодолев не менее полутора миль вдоль подножия утесов. Поднявшись на третий холм, я вновь похолодел, услышав вдали какой-то гул, очень похожий на звук текущей воды. Впрочем, нет, это был звук падающей воды — водопада!

Я поспешно спустился по склону и оказался в глубокой котловине, вновь вызвавшей приступ ложной памяти. Поднявшись на следующий холм, я увидел с него и водопад, и озеро — совсем такие, какие являлись мне в видении, разве что в действительности они оказались и больше, и куда прекраснее, чем в грезах. Площадь озерка была не меньше двух акров, а само оно лежало в своего рода колыбели, образованной огромными валунами и разломами скал; его кристально чистая вода сверкала ослепительной голубизной, отражая предвечернее небо. Слева и справа от озера росло несколько огромных старых дубов, со всех сторон обступали их клены, камедные деревья и ивы, кроны которых живописно контрастировали друг с другом.

На дальнем берегу озера клубился белый туман и клокотала пена, поднятая падением двух меньших водопадов. Я сразу же обратил внимание, что никаких речек и ручьев из озера не вытекало. Вода из него уходила куда-то под землю и несла свои струи в тишине, чтобы вернуться на поверхность большим ручьем у “вороньего” дерева.

Я залюбовался красотой этого дивного места, и меня с новой силой охватило ощущение дежавю. Звуки, краски, вид с холма — все, буквально все казалось мне до боли знакомым. Я, несомненно, уже бывал здесь, на этом самом месте. Но когда?

Подойдя к озеру, я решил обойти его кругом и побрел у самой кромки воды, ощущая на губах вкус водяных брызг от водопадов и взбираясь на огромные валуны, стоя на которых я мог дотянуться рукой до верхушек деревьев. Мне хотелось всецело погрузиться в атмосферу этого дивного места. Наконец я улегся на одной из плоских плит, лежавших на высоте двадцати футов над озером, и, закрыв глаза, подставил лицо лучам заходящего солнца, ощущая, как их тепло скользит по нему. В тот же миг во мне вновь ожило знакомое чувство... тепло и покой, которых я не испытывал уже много месяцев. В сущности, вплоть до этой минуты я не вполне понимал всей важности и вот теперь, едва испытав, сразу же узнал. Затем я открыл глаза и быстро обернулся, вероятно, навстречу тому, с кем мне предстояло увидеться.

На скале, вздымавшейся над моей головой, наполовину скрытый нависающим уступом, стоял Уил, уперев руки в бока и широко улыбаясь. Его фигура была какой-то странно нечеткой, но когда я прищурился и сосредоточил внимание, я смог разглядеть его лицо более ясно.

— Я знал, что ты обязательно придешь, — проговорил он, осторожно спустившись с уступа и спрыгнув на валун рядом со мной. — Я ждал тебя. — Не могу поверить, что это ты, — отозвался я. — Что с тобой случилось, когда ты исчез там, в Перу? Где ты был все это время?

Вместо ответа он жестом предложил мне сесть и сам уселся на камень рядом со мной.

—Я тебе все объясню, — заметил он, — но сначала
я хотел бы узнать, что было с тобой. Что привело тебя
сюда, в эту долину?

Я подробно и не торопясь рассказал ему об исчезновении Чарлин, о странной карте долины и о своей встрече с Дэвидом. Уил захотел узнать поподробнее, что именно поведал Дэвид, и я как можно точнее пересказал ему наш разговор с ним.

—Наверное, он говорил тебе, что Десятое пророчество посвящено постижению духовного возрождения на Земле в свете иных измерений?

— Да, верно, — согласился я. — И что же, это правда?
Уил на минуту-другую задумался, а затем спросил:

—А что с тобой было после того, как ты оказался
здесь, в долине?

—Мне сразу же начали являться всевозможные образы, — отвечал я. — Некоторые из них относились к прошлым историческим эпохам, но здесь, у озера, видения вернулись ко мне с новой силой. Я вновь ясно увидел и скалы, и водопад, и даже то, что меня здесь кто-то ждет, хотя тогда я еще и не подозревал, что это будешь ты.

—А какова была твоя собственная роль в этой сцене?

—Да ничего особенного. Я просто шел куда-то и
созерцал.

—Значит, это была картина твоего будущего.
Я покосился на него:

— Первая часть Десятого пророчества, как уже сказал тебе Дэвид, посвящена более полному постижению интуиции. В первых восьми человек воспринимает интуицию как нечто мимолетное, как оклик “внутреннего голоса”. Но по мере того как мы ближе знакомимся с этим явлением, нам удается яснее представить себе природу подсказок интуиции... Вспомни, что произошло тогда в Перу. Разве не интуиция открыла тебе картины того, что должно было произойти, видимые образы тебя самого и других в неком конкретном месте, образы людей, занятых разными делами? Разве не она привела тебя туда? Разве не благодаря ей ты узнал, когда именно тебе надо отправиться к Селестинским развалинам?

Здесь, в долине, все время происходит то же самое. Ты воспринял мысленный образ потенциального события — твоего прихода к этим водопадам и встречи с кем-то — и сумел воплотить совпадение в жизнь: ты нашел это место и встретил меня. Если бы ты просто проигнорировал этот образ или потерял веру в то, что тебе удастся отыскать водопады, ты упустил бы синхронистичность, и твоя жизнь так и осталась бы не слишком-то интересной. Но ты принял образ всерьез; ты удержал его в сознании.

— Помнится, Дэвид упоминал о том, что надо уметь
управлять интуицией, — проговорил я.

— А как же насчет других видений, — опять спросил
я, — о сценах из прошлого? И как же быть с животными
и птицами? Не говорится ли о них в Десятом пророчестве? Кстати, а ты сам видел Манускрипт?

Сделав резкий жест рукой, словно желая отмахнуться от моего вопроса, Уил отвечал:

— Во-первых, позволь мне рассказать о моем собственном опыте пребывания в ином измерении, которое я назвал бы Посмершием. Когда мне еще там, в Перу, удалось повысить свой уровень энергетики, в то время как вы все пережили страх и утратили свои вибрации, я оказался в мире невероятной красоты и четкости зримых образов. В сущности, я остался на том же месте, где и был, но все вокруг меня преобразилось до неузнаваемости. Мир стал сияющим и светящимся, таким, что я не в силах описать это. Долгое время я бродил в этом фантастическом мире, достигнув еще более высокого уровня вибраций, а затем обнаружил нечто еще более поразительное. Оказалось, что я могу по собственной воле перенестись в любую точку на нашей планете, стоит только мне мысленно представить ее. И я отправился в странствия в дальние края, о которых только мог вспомнить, пытаясь найти вас с Джулией и всех остальных, но мне нигде не удавалось отыскать вас.

Наконец я обнаружил в себе еще одну удивительную способность. Мысленно представив себе пустоту, я мог, покинув нашу Землю, перенестись в сферу чистых идей. Там я мог творить все, что пожелаю, стоило мне только представить это. Я создавал океаны и горы, живописные панорамы и долины, образы людей, наделенных всеми теми качествами, о которых я мечтал, всевозможные предметы... И любое из моих созданий представлялось столь же реальным, как и прочие явления на Земле.

В конце концов я понял, что такой искусственно сотворенный мир абсолютно нереален. Безграничное творчество не принесло мне внутреннего удовлетворения. И тогда я вернулся домой, на нашу планету, и задумался о том, что бы я хотел исполнить на ней. В тот момент я уже вновь обрел достаточную материальную плотность, чтобы беседовать с людьми, достигшими высокого уровня сознания. Я опять мог есть и спать, хотя не испытывал в этом никакой потребности. Наконец я понял, что забыл и утратил волнующее ощущение причастности к совпадениям. Став летучим, словно ветер, я посчитал было, что сохраняю внутреннюю причастность ко всему происходящему, но на самом деле, став слишком управляемым, я утратил чувство пути. На таком уровне вибраций очень легко сбиться с пути, ибо слишком велик соблазн взять и сотворить все по собственному усмотрению.

— И что же было дальше? — с нетерпением спросил я.

— Я постарался сосредоточиться, стремясь восстановить связь с Божественной энергией, подобно тому как мы, люди, обычно это делаем. И это и впрямь подействовало: уровень моих вибраций повысился еще больше, и я начал вновь улавливать голос интуиции. И тогда перед мои мысленным взором предстал ты.

— Даже не помню, видение было слишком смутным. Но как только я вспомнил об интуиции и мысленно обратился к ней, я сразу же перенесся в некую новую
сферу Посмертия, где мог видеть другие души и даже целые группы душ, и хотя я пока что не мог разговаривать с ними, я тем не менее почувствовал, что могу воспринимать их мысли и знания.

— А они, случайно, не открыли тебе Десятое пророчество? — спросил я.

Он тяжело вздохнул и посмотрел на меня так, словно вдруг услышал гром с ясного неба.

— Нет. Десятое пророчество никогда не было записано...

— Что-о? А разве оно не было составной частью Манускрипта?

Еще бы; разумеется, существует. Правда, пока что за пределами земного измерения. Это Пророчество еще не явлено в материальном плане. Знание о нем существует только в Посмертии. И лишь тогда, когда на Земле появится достаточно тех, кто способен воспринять его откровение на интуитивном уровне, оно получит конкретную определенность в сознании людей, и кто-нибудь сумеет записать его. То же самое было и с первыми девятью пророчествами. В сущности, это удел всех духовных текстов, в том числе и самых знаменитых священных книг. Пророчество всегда поначалу возникает в Посмертии и лишь впоследствии обретает достаточную определенность в материальном измерении, что позволяет некоторым избранникам воспринять его и записать в виде некоего текста. Вот почему такие писания именуются боговдохновенными.

— Значит, именно поэтому до сих пор никому не
удается воспринять Десятое пророчество?

—Даже не знаю. Той группе душ, с которой я общался там, оно, вероятно, уже известно, но я пока что не знаю этого наверняка. Мой уровень энергетики еще недостаточно высок для этого. Видимо, все дело в том страхе, который возникает в культуре, переходящей от плоского материального бытия к преображенной, духовной картине мира.

—Что же, по-твоему, Десятое пророчество уже готово открыться людям? — спросил я.

—Да, именно. Некоторые группы душ уже видят его приближение, и наш мир шаг за шагом познает его, приобщаясь к более высокому видению, исходящему от Посмертия. Однако таких душ должно быть гораздо больше, чтобы они смогли преодолеть страх и воспринять это пророчество, подобно первым девяти.

—А тебе известно, чему посвящена вторая часть Десятого?

—Да, особенно если вспомнить, что знание первых девяти явно недостаточно. Мы должны понять, как лучше воплощать это предназначение. Это понимание является результатом осознания особых связей, существующих между материальным измерением и Посмертием. Нам предстоит осознать процесс рождения и понять, откуда мы приходим в мир; это великая задача, которую человечество пытается решить на протяжении всей своей истории.

Тут меня внезапно осенила неожиданная мысль.

— Подожди минутку. Быть может, тебе удалось увидеть экземпляр Девятого пророчества? Что сказано в нем о Десятом?

— Там сказано, что первые девять пророчеств описывают принцип духовной эволюции как на личном, так и на коллективном уровне, но реальное использование этих пророчеств, умение жить в соответствии с ними и исполнение своего предназначения требуют более полного осознания этого процесса, то есть знания Десятого пророчества. Именно это пророчество покажет вам реальность духовного преображения Земли не только с точки зрения земного измерения, но и с точки зрения Посмертия. Далее. Там сказано, что мы должны более ясно сознавать, почему эти измерения составляют единое целое и почему люди должны выполнить свою историческую задачу, и такое осознание, усвоенное культурой, со временем принесет желанные плоды. Упоминается там и о страхе; там говорится, что в то самое время, когда новое духовное пробуждение получит широкое распространение, в качестве реакции на него произойдет поляризация взглядов, которая найдет выход в оппозиции страха, стремящейся взять будущее под свой контроль с помощью новейших достижений науки и техники — достижений еще более опасных, чем ядерное оружие, — превосходящих все прежние открытия. Десятое пророчество и посвящено решению проблемы такой поляризации. — Он внезапно умолк и кивнул на восток: — Слышишь?

Я прислушался, но не смог расслышать ничего, кроме грохота водопада.

—Не могу точно сказать. Однако такой же гул слышен и там, в других измерениях. Души, которые я встречал там, весьма обеспокоены им.

— И что же, ты считаешь, что он как-то связан с этими новейшими технологиями? — обескуражено спросил я.

Уил ничего не ответил. Я заметил, что на лице его появилось странное, отсутствующее выражение.

—У подруги, которую ты ищешь, — неожиданно спросил он, — светлые волосы? И большие глаза... и открытый, пытливый взгляд, не так ли?

—Что же нам делать? — встревожено спросил я. Уил придвинулся вплотную ко мне и опять коснулся ладонью моей поясницы.

—Мы должны участвовать в сотворении образов, посылаемых нам твоей подругой.

—Да, именно, — согласился Уил. — Как я уже сказал, на более высоком уровне мы учимся распознавать интуицию и доверять ей. Нам всем хотелось бы, чтобы совпадения повторялись как можно чаще, но для большинства из нас осознание этого является полной неожиданностью, ибо нас окружают реалии культуры, по-прежнему оперирующей устарелым скептицизмом. В итоге мы утрачиваем и надежду, и веру. Однако главное, что нам все же удается понять, заключается в том, что когда наше внимание сосредоточено на изучении деталей возможного будущего, открывшегося нам, мы намеренно удерживаем этот образ где-то на грани нашего сознания, и, поскольку мы верим в него, все, что мы мысленно представляем себе, имеет больше шансов воплотиться в реальность.

—Значит, мы должны желать, чтобы это случилось,
не так ли?

—Не совсем. Вспомни мой рассказ о посмертном измерении. Там каждый может свободно творить все, что ни пожелает, стоит лишь захотеть этого, но такое творение не в силах воплотиться в реальность. То же самое относится и к нашему земному измерению, только здесь все происходит гораздо медленнее. На Земле мы можем желать и творить все, что хотим, но полное воплощение этого в жизнь происходит лишь тогда, когда нам удается добиться того, чтобы наше внутреннее расположение совпадало с Божественным водительством. Лишь в этом случае мы можем воспользоваться собственной волей, чтобы приблизить потенциальное будущее. В этом смысле мы становимся сотворцами и соучастниками творящего Божественного промысла. Знаешь ли ты, каким образом осознание этого служит отправной точкой для Десятого пророчества? Мы учимся пользоваться видениями точно так же, как пользуются ими души, пребывающие в Посмертии, и когда мы действуем таким образом, мы вступаем в своего рода резонанс с тем измерением, объединяя таким образом Небо и Землю.

Я кивнул, полностью соглашаясь с ним. Сделав несколько глубоких вздохов, Уил сильнее надавил мне на поясницу и велел настроиться на восстановлении черт лица Чарлин. Несколько мгновений я не чувствовал ровным счетом ничего, но затем внезапно ощутил прилив энергии, буквально швырнувшей меня вперед и понесшей с невероятным ускорением.

Я летел с фантастической скоростью по какому-то туннелю, переливавшемуся всеми цветами радуги. Пребывая в полном сознании, я удивился, что совершенно не испытываю страха; вместо него во мне возникло чувство узнавания, радости и покоя, словно я уже бывал здесь прежде. Когда же мой полет наконец закончился, я обнаружил, что пребываю в потоке теплого, сияющего света. Взглянув на Уила, я заметил, что он стоит слева и чуть позади от меня.

— Ну вот мы и прибыли, — с улыбкой произнес он. Странно: его губы оставались неподвижными, но я совершенно ясно слышал его голос. Затем я обратил внимание на очертания его тела. Вид у него был почти такой же, как и прежде, разве что теперь он буквально излучал сияние, исходившее изнутри.

Протянув руку и попытавшись было дотронуться до него, я заметил, что и мое тело стало точно таким же. Прикоснувшись к его руке, я почувствовал, что ее окружает некое поле толщиной в несколько дюймов — странное поле, заметное даже на глаз. Нажав посильнее, я, как ни странно, не смог проникнуть сквозь этот энергетический кокон; все, чего я добился, — это оттолкнул его тело немного назад.

Уил так и покатился со смеху. Он излучал такое доброе веселье, что я тоже не смог удержаться от смеха.

—Забавно, не правда ли? — полюбопытствовал он.

—Да это куда более высокий уровень вибраций, чем там, на Селестинских развалинах, — оправдываясь, буркнул я. — А тебе известно, где мы находимся?

Уил промолчал, оглядываясь по сторонам. Мы очутились в некоем пространственном измерении, у которого должны были быть и верх, и низ, но мы повисли в нем абсолютно неподвижно. Ни горизонта, ни каких-либо ориентиров не было и в помине. Свет бесконечным потоком разливался во все стороны.

—Это наблюдательный пункт; я уже бывал здесь,
когда впервые увидел твое лицо. Кроме меня, здесь были и другие души.

—Созерцанием душ, оказавшихся здесь после своей смерти.

—Что-о? Ты что же, хочешь сказать, что сюда люди попадают после смерти?

—Тогда почему же мы сюда попали? Выходит, с Чарлин что-то случилось?

— Нет; думаю, что нет. Вспомни, что случилось со мной, когда я впервые увидел твое лицо. Я побывал во многих местах, пока наконец мы не встретились у этого водопада. Видимо, нам предстоит увидеть здесь нечто важное, прежде чем мы сможем отыскать Чарлин. Давай-ка подождем и посмотрим, как будут вести себя эти души. — Он кивнул налево, где в этот момент прямо перед нами, на расстоянии каких-нибудь тридцати футов, материализовались несколько существ, очень похожих на людей.

Первой моей реакцией на их появление было настороженное выжидание.

— Послушай, Уил, а откуда мы знаем, что они настроены дружелюбно? А что, если они попытаются захватить нас, ну, или что-то в этом роде?

—А как ты узнаешь, когда кто-нибудь на Земле пытается подчинить тебя своей воле?

—Я сразу же замечу это. Я могу заявить, что данный человек стремится манипулировать мной.

—Я замечаю, что он забирает у меня энергию. Ну, словом, чувствую спад, слабость, теряю контроль над собой.

—Верно. Те, кто поступает так, не следуют пророчествам. Видишь ли, эти принципы являются обоюдосторонними.

Через несколько минут рядом с ними начало материализовываться какое-то другое существо, очертания которого были более ясными и четкими, являя собой светящееся тело, почти такое же, как у нас с Уилом. Вскоре мы заметили, что это был мужчина средних лет; вид у него был явно растерянный, но затем, заметив группу душ по соседству, он успокоился и расслабился.

К своему удивлению, я обнаружил, что могу воспринимать его мысли и чувства, стоит мне только сосредоточиться на нем. Уил сказал, что тоже ощущает ответную реакцию пришельца.

Вновь сосредоточившись на нем, я заметил, что, несмотря на чувство любви и участия, буквально разлитое вокруг, он пребывает в состоянии шока, будучи потрясен осознанием своей внезапной смерти. Ведь всего несколько минут назад он бежал трусцой и, пытаясь взбежать по склону пологого холма, перенес обширный инфаркт. Боль продолжалась всего несколько секунд, и вот теперь, покинув свое тело, он висел в пространстве, наблюдая со стороны за близкими, бросившимися ему на помощь. Вскоре прибыла бригада медиков, и они упорно пытались привести его в чувство.

Сидя возле своего тела в амбулатории, он с ужасом услышал грозную весть: главный врач объявил его умершим. Бедняга попытался было заговорить, но его никто не слышал. Врач сообщил своим коллегам, что сердце покойного буквально разорвалось и что спасти его было просто невозможно...

Одна часть души смирилась с непоправимым, другая решительно противилась этому. Разве могло такое случиться, что он умер?! Он взывал о помощи, но через миг очутился в том же самом туннеле, переливающемся всеми цветами, который и привел его сюда. Насколько мы могли заметить, он постепенно начал замечать вокруг себя другие души и направился к ним, отдаляясь от нас и все больше становясь похожим на них.

Но затем он внезапно остановился и двинулся обратно, к нам. Перед нами возникло видение какого-то офиса с графиками на стенах и множеством компьютеров, за которыми работали какие-то люди... Все выглядело вполне реальным, разве что стены были полупрозрачными, так что мы могли видеть все происходящее внутри, да еще небо над офисом было не голубым, а какого-то странного оливкового цвета.

— Он предается самообману, — проговорил Уил. — Мысленно воссоздает офис, в котором еще недавно работал там, на Земле, пытаясь уверить себя, будто он не умер. Между тем души приблизились; среди них постоянно появлялись все новые и новые, так что их набралось несколько дюжин. Они, сияя янтарным светом, неизменно ускользали от взгляда. Они явно посылали этому человеку импульсы любви и какую-то информацию, которую мне почему-то не удавалось понять. Постепенно этот виртуальный офис начал бледнеть и вскоре совсем исчез.

Наконец незнакомец смирился, и на лице его появилось выражение покорности; он вновь направился к душам.

— Давай пойдем за ним, — услышал я слова Уила. В тот же миг я вновь почувствовал, что к моей пояснице прикоснулась его рука, или, лучше сказать, энергия его руки.

Как только я внутренне согласился на его предложение, мы приблизились к душам, ставшим теперь куда более различимыми. Лица у них были сияющими, как у нас с Уилом, но руки и ноги, не имевшие ясных очертаний, представляли собой сплошные лучи света. Теперь я мог смотреть на эти существа четыре-пять секунд, прежде чем они ускользали, и мне приходилось искать их вновь.

Я знал, что группа душ, а также только что умерший мужчина напряженно вглядывались в ослепительно яркую световую точку, приближавшуюся к нам. Точка внезапно раскрылась, превратившись в мощный луч сияния, заполнившего все и вся. Не в силах смотреть на него прямо, я отвернулся, следя за силуэтом мужчины: он наблюдал за сияющим лучом спокойно, без всяких помех.

Мне вновь удалось уловить его мысли и чувства. Свет заполнил его поистине непередаваемым ощущением любви и умиротворения. По мере того как это ощущение овладевало им, его Видение и способность восприятия мира расширялись все более и более, до тех пор, когда он смог взглянуть на свою только что окончившуюся жизнь с более широкой и детальной точки зрения.

Прежде всего ему предстали образы и обстоятельства, связанные с его рождением и детством, проведенным в семейном кругу. Итак, он, Джон Дональд Уильямс, родился в обычной семье. Его отец не отличался особым интеллектом, а мать постоянно находилась в отъезде, будучи занята всевозможными общественными делами. Джон рос, предоставленный самому себе; он был заносчив и дерзок, горя желанием доказать миру, что он блестящий ум, способный сказать новое слово в науке, особенно в математике. В двадцать три года он уже получил степень доктора физико-математических наук и преподавал в четырех престижных университетах, прежде чем поступить на службу в министерство обороны, а затем — в одну частную корпорацию, занимавшуюся энергетикой.

Видимо, совершенно не заботясь о собственном здоровье, он сам довел себя до трагического финала. Долгие годы питаясь на скорую руку и не зная физических нагрузок, он заработал грозный диагноз: хроническая сердечная недостаточность. Он бросился наверстывать упущенное, но чрезмерно насыщенные занятия оказались для него фатальными. Он умер от инфаркта в возрасте сорока восьми лет.

В этот момент мысли Уильямса перенеслись на другое, и его начали обуревать горькие эмоциональные мучения и сожаления о прежней жизни. Он понял, что уже в детские годы его семье пришлось испытать на себе врожденную склонность его души к заносчивости и высокомерию, придававшими ему чувство уверенности в себе. Главным его оружием были насмешка, желание унизить других, издевки над их способностями, личные колкости. И вот теперь он сознавал, что рядом с ним находились наставники, способные помочь ему преодолеть это чувство неуверенности. Все они в нужную минуту всегда появлялись рядом с ним, указывая ему другой путь, но он упорно игнорировал их.

Вместо этого он упрямо продолжал следовать своим узким путем. Между тем ему встречались знаки, указывавшие, что пора начать относиться к своей работе более основательно, без спешки. В его исследованиях по разработке новых технологий ему то и дело встречались трудности и препятствия, на которые он попросту не обращал внимания. Он позволял своим коллегам “подпитывать” его всевозможными новыми теориями и некими неведомыми физическими принципами, не поинтересовавшись даже, откуда они заимствованы. Правда, все они работали вполне успешно, и это единственное, о чем он заботился, поскольку такие новшества неизменно вели к успеху, признанию, славе. Он опять поддался прежнему искушению — жажде признания... “Боже мой, — подумал он теперь, — я опять пал точно так же, как и прежде...”

Тут его мысли перенеслись к новому видению, на этот раз из более далекого прошлого. Он очутился в девятнадцатом веке в предгорьях южных Аппалачей, в военном лагере... В большой палатке над военной картой склонились несколько человек. На стенах палатки, мигая, горели масляные лампы. Полевые командиры собрались на военный совет: надежд на мирный исход не осталось. Война была неизбежной, и строгие законы военного искусства требовали начать наступление, и немедленно.

Уильямсу, бывшему тогда одним из двух адъютантов командующего, пришлось противостоять всем остальным членам совета. Он сразу понял, что выбора у него нет, а неподчинение сразу же положило бы конец его военной карьере. К тому же, подумал он, ему не удалось бы переубедить остальных, даже если бы он того хотел. Наступление было неизбежным, как и последнее решающее сражение с индейцами в ходе восточной кампании.

Совет прервал дежурный, явившийся к генералу. Кто-то из местных хотел немедленно сообщить важную весть командующему. Заглянув через откинутую дверь палатки, Уильямс увидел испуганную белую женщину лет этак тридцати. В глазах ее стояли слезы отчаяния. Впоследствии он узнал, что это была дочь миссионера; она явилась в качестве парламентера от туземных индейцев, предлагавших белым мир. Ради того чтобы передать это предложение, она поспешила сюда, рискуя жизнью.

Увы, генерал отказался принять ее и так и не вышел из палатки, несмотря на все ее мольбы, и наконец приказал выпроводить ее из лагеря под конвоем, не зная и не желая знать о том, с чем же, собственно, она пришла сюда. Уильямс промолчал и на этот раз. Он отлично знал, что командующий подвергался сильному нажиму со стороны правительства и дал обещание очистить этот регион для хозяйственного освоения белыми. Война была неизбежной, поскольку верх взяли сторонники силового решения и их политические союзники. Им казалось, что недостаточно позволить поселенцам и туземным индейцам совместными усилиями создавать новую, пограничную, культуру. Нет, по их мнению, необходимо любой ценой создать новое будущее в интересах тех, кто способен установить стабильный мир и порядок. Они считали, что предоставить малому народу самому участвовать в решении своей судьбы опасно и совершенно недопустимо.

Уильямс понимал, что война на истребление была заветной мечтой железнодорожных и угольных магнатов, а также недавно возникших нефтяных компаний, стремившихся во что бы то ни стало обеспечить себе спокойное будущее. И единственное, что ему оставалось, — это держать язык за зубами и не мешать сильным мира сего. Так он и поступал, хотя внутренне противился этому, — в отличие от второго адъютанта генерала. Он сразу же вспомнил, что среди его коллег в палатке находился невысокий, слегка прихрамывавший офицер. Никто не знал, почему он вдруг стал прихрамывать. С ногой его все было в порядке. Он был ужасным подхалимом. Он знал о существовании тайных картелей, всегда восхищался ими и страшно хотел вступить в их ряды. Однако этим дело не ограничилось.

Этот человек, как и генерал и прочие сторонники войны, боялся туземных индейцев и хотел изгнать их с родных мест не только потому, что индейцы препятствовали активному экономическому освоению этих территорий, грозившему их землям опустошением и разорением. Эти люди опасались индейцев еще и потому, что те обладали некими пугающими и в то же время глубинными знаниями, известными лишь немногим старейшинам, знаниями, которые сквозили во всех аспектах их культуры, призывая агрессоров измениться и вспомнить другое Видение будущего.

Уильямс выяснил, что дочь миссионера устроила даже встречу великих колдунов-целителей в качестве последней попытки достичь согласия и найти слова для того, чтобы сформулировать исконные ценности и выразить свое Видение мира, так быстро и жестоко оборачивающегося против них. В глубине души Уильямс сознавал, что женщину просто необходимо было выслушать, но так и не проронил ни слова и не вмешался, когда генерал одним кивком головы отверг всякую возможность прийти к согласию и отдал приказ начинать сражение... Затем мы увидели, что поток воспоминаний увлек Уильямса в дебри густых лесов, на место битвы. Передовой отряд кавалерии внезапно перешел в атаку. Индейцы держали оборону, атакуя кавалеристов-поселенцев с флангов. Недалеко от поля битвы, в скалах, прятались высокий мужчина и хрупкая женщина. Мужчина был молодым ученым, конгрессменом, оказавшимся здесь в качестве наблюдателя, весьма обеспокоенного опасным соседством с полем боя. Все шло совсем не так, как он ожидал. Его интересы были чисто экономическими, и он понятия не имел о таких жестокостях. Он приехал сюда, движимый убеждением, что белым и индейцам вовсе не обязательно воевать, что экономический подъем в регионе будет способствовать активному сближению и даже интеграции обеих культур.

Рядом с ним к камням припала молодая женщина, которую мы только что видели возле палатки командующего. Тогда она была вне себя от отчаяния. Она прекрасно сознавала, что ее усилия оказались бы вовсе не тщетными, если бы сильные мира сего послушали ее и сделали все возможное для предотвращения этой бойни. “Но я не оставлю борьбы до тех пор, — говорила она себе, — пока это насилие не прекратится”. Она то и дело повторяла:

Неожиданно прямо напротив них на склоне появились два всадника, преследовавших индейца. Сосредоточившись, я попытался разглядеть, кто это мог быть, и узнал в индейце сердитого вождя, явившегося мне в видении, когда я беседовал с Дэвидом в его палатке, — того самого вождя, который резко выступил против мирных предложений женщины. Вскоре я увидел, как вождь, быстро обернувшись, поднял лук и послал стрелу прямо в грудь одного из преследователей. Другой всадник, соскочив с коня, бросился на индейца. Завязалась жестокая битва, и в конце концов длинный нож солдата вонзился прямо в горло краснокожего. Из рваной раны рекой хлынула кровь.

Наблюдая за этой бойней, перепуганный экономист упрашивал женщину бежать вместе с ним, но она жестом велела ему замолчать и взять себя в руки. Тогда Уильямс впервые увидел за деревом старого индейца-целителя, черты которого упорно ускользали от его взора. А через минуту на склоне появился целый отряд кавалерии; солдаты вели беспорядочную пальбу. Их пули сразили и мужчину, и женщину. Та же участь постигла и старого индейца, с улыбкой взиравшего на происходящее вокруг.

Затем мысли Уильямса перенеслись на холм, возвышавшийся над полем битвы. На его вершине стоял незнакомец, наблюдавший за сражением. Он был одет в одеяние из оленьих шкур и вел под уздцы вьючного мула; по-видимому, это был горец. Отвернувшись, он начал спускаться с холма по противоположному склону, направляясь в сторону озерка и водопадов, и вскоре исчез из виду. Я был поражен этим зрелищем: жестокое сражение происходило здесь же, в священной долине, чуть южнее водопада.

Когда я опять взглянул на Уильямса, он был в ужасе от зрелища ужасного кровопролития. Теперь он понимал, что его бездействие во время войны с индейцами во многом обусловило обстоятельства и надежды его последующей жизни, но, как и прежде, не испытал духовного пробуждения. Теперь он вновь встретился с тем самым конгрессменом, погибшим в битве вместе с несчастной, женщиной, и вновь не смог вспомнить свою миссию. Уильямс намеревался встретиться с тем молодым ученым на вершине холма, под сенью старых раскидистых вязов; он надеялся, что там его друг достигнет пробуждения и отправится в долину на поиски шести близких душ, чтобы составить группу из семи посвященных. Собравшись вместе, эта группа должна была преодолеть страх.

При этой мысли он погрузился в воспоминания. Страх всегда был величайшим врагом человечества на всем протяжении его долгой и мучительной истории; казалось, он понимал, что современная культура человечества раздираема противоречиями, что дает ретроградам в нашу историческую эпоху последний шанс захватить власть и воспользоваться новейшими техническими достижениями в своих собственных целях.

Затем его стал обуревать ужас предсмертной агонии. Он понимал, что для группы из семи участников очень важно собраться вместе. Именно на таких группах и держится история человечества, и только когда их возникнет достаточно много и если они сумеют осознать причины страха, противоречия, разделяющие людей, исчезнут, а опыты в долине наконец прекратятся.

Постепенно приходя в себя, я заметил, что вновь очутился на прежнем месте, в потоке мягкого сияющего света. Видения, обуревавшие Уильямса, окончились, и вскоре он исчез вместе с остальными душами. Неожиданно я почувствовал, что некая сила отбросила меня назад и повергла в замешательство.

—Что случилось? — растерянно спросил я. — Куда это он исчез, а?

—Ты представляешь, что это такое? — спросил Уил.

—Пожалуй, да, — отозвался я. — Мне известно, что люди, пережившие опыт предсмертных состояний, часто рассказывают о том, что перед ними за какой-то миг промелькнула вся их прежняя жизнь. Ты это имел в виду?

—Да, но дело в том, что более глубокое осознание этого процесса обзора имеет огромное значение для всей человеческой культуры. Это составная часть более высокого уровня Видения, которую человеку дают знания, обретаемые в Посмертии. Опыт предсмертных состояний пережили многие тысячи людей, и благодаря их рассказам о своих ощущениях и переживаниях представление об обзоре жизни становится неотъемлемой частью наших расхожих воззрений. Да, мы знаем, что после смерти нам будет показана вся наша прежняя жизнь и мы будем горько скорбеть об упущенных возможностях и случаях, когда проявили постыдное бездействие. Осознание этого должно повлиять на нашу решимость следовать голосу интуиции и образам, возникающим в нашем сознании, и постоянно держать их в памяти. Сегодня мы живем более свободно. Поэтому мы не должны оставлять без внимания ни один сколько-нибудь важный эпизод. Мы не хотим, чтобы впоследствии нам пришлось вспоминать о нем и сожалеть, что не воспользовались им и не смогли найти верное решение.

Внезапно Уил сделал паузу и покачал головой, словно услышал что-то странное. В тот же миг я испытал странное ощущение в солнечном сплетении и услышал вдалеке тот же необъяснимый гул. А еще миг спустя странные звуки прекратились.

Уил огляделся. В ослепительно белом светящемся пространстве вокруг нас тут и там появились непонятные темно-серые полосы.

— Все, что происходит там, внизу, влияет и на это измерение! — проговорил он. — Не знаю даже, сможем ли мы вернуться к своему уровню вибраций.

Мы немного подождали; темные полосы почти исчезли, и вновь появился сплошной сияющий фон.

— Вспомни о предостережении относительно новых технологий, содержащемся в Девятом пророчестве, — добавил Уил, — и замечания Уильямса о том, что люди,
одержимые страхом, пытаются взять эти достижения под свой контроль.

— А как же насчет группы из семи душ, вернувшейся обратно? — недоумевающе спросил я. — Как быть с теми видениями, которые явились Уильямсу в этой долине еще в девятнадцатом веке? Послушай, Уил, я ведь тоже их видел. Как по-твоему, что означают все эти видения?

— Думаю, что нам всем предстоит увидеть нечто вроде этого. А еще мне кажется, что ты — один из этих семи.

— Уильямс сказал, что мы прежде должны осознать
причину своего страха, — продолжал Уил, — чтобы преодолеть его. Именно это и будет нашей следующей задачей; мы должны найти способ понять этот страх.

Не успел Уил закончить эту мысль, как все мое существо пронзил душераздирающий звук, отбросивший меня назад. Уил потянулся ко мне; лицо его странно исказилось и стало расплывчато-неясным. Я попытался было схватить его за руку, но он внезапно исчез, а я полетел куда-то вниз, в бездну, переливавшуюся всеми цветами радуги...

Стряхнув с себя странное оцепенение, я увидел, что по-прежнему сижу на берегу водопада. Мой рюкзак по-прежнему лежал внизу, под уступом скалы, на том самом месте, где я его оставил. Я хотел найти Уила, но его нигде не было. Что же с ним могло случиться? Куда он подевался?

Судя по моим часам, прошло меньше часа с тех пор, как мы с Уилом перенеслись в иное измерение. Стоило мне только подумать об этом, как меня вновь охватило чувство всепоглощающей любви, умиротворения и — покоя, не оставляющее меня до сих пор... И вот теперь все вокруг казалось мне мрачным и унылым.

Я устало поднялся и взвалил на плечи рюкзак. В душе у меня вновь зашевелился страх. Опасаясь, что слишком долго просидел на открытом месте, на скалах, я решил вернуться к холмам, лежавшим к югу от водопада, и хорошенько обдумать, что мне делать дальше. Миновав вершину первого холма и начав было спускаться по склону, я заметил невысокого мужчину лет пятидесяти, идущего слева от меня. У него были рыжие волосы и реденькая козлиная бородка; одет он был по-походному. Не успел я спрятаться, как он заметил меня и преградил мне путь.

Подойдя поближе, он осторожно улыбнулся и произнес:

— Прошу прощения. Боюсь, я немного заблудился. Не могли бы вы указать мне дорогу в город?

Я посоветовал ему отправиться на юг, к ручью, а затем держаться вдоль речки, которая и выведет его на запад, прямо к сторожке смотрителей.

— Совсем недавно к востоку отсюда я встретил незнакомца, точнее сказать, незнакомку, которая рассказала мне, как выбраться на дорогу, но я, как видно, повернул не в ту сторону. А вы, случайно, идете не в город?

Пристально посмотрев на него, я, как мне показалось, сразу заметил в его душе сильную досаду и раздражение.

—Пожалуй, что нет, — отвечал я. — Я ищу подругу, которая должна находиться где-то в этих местах. А как выглядела незнакомка, которую вы встретили?

—Это была блондинка, глаза у нее так и сверкали, — отвечал он. — Она говорила очень быстро, так что имя ее я не запомнил. А как зовут ту, кого вы ищете?

—Чарлин Биллингс. Не припомните ли еще каких-либо примет незнакомки, которую вы видели?

—Вряд ли. Она что-то говорила о Национальном лес ном парке, и это навело меня на мысль, что она одна из тех исследователей, которые вечно суют свой нос куда не надо. Впрочем, не уверен. Она посоветовала мне поскорее выбраться из долины. А еще она сказала, что ей надо закончить здесь одно дело и тогда она тоже унесет ноги отсюда. Вероятно, она считала, что здесь творится что-то неладное, и поэтому всем якобы угрожает опасность. Впрочем, она держала себя очень скрытно. Знаете, я почти ничего не понял из того, о чем она говорила. — Тон его голоса ясно показывал, что он привык выражаться прямо, без обиняков.

Стараясь держаться как можно более любезно, я сказал:

— Очень похоже, что незнакомка, которую вы видели, — это и есть моя подруга. Кстати, а где именно вы ее встретили?

Он указал рукой на юг и добавил, что наткнулся на нее примерно в полумиле отсюда. Она была одна и направлялась на юго-восток.

— Пожалуй, я провожу вас до ручья, — проговорил я.
Перекинув через плечо рюкзак, я зашагал рядом с незнакомцем вниз по склону холма, и пока мы спускались, он спросил:

—Если это и впрямь ваша подруга, как по-вашему, куда она могла пойти?

—Наверное, в какое-нибудь мистическое местечко, а? В поисках некой утопии, не так ли?

—Вполне возможно, — проговорил я. — А вы, как видно, не верите в реальность такой утопии?

—Разумеется, нет. Это же взгляды на уровне каменного века. Наивное убожество.

— Думаю, что на сей счет возможно и другое мнение.
Он только рассмеялся в ответ:

—Да нет, вряд ли. Никакая утопия в этом мире в принципе невозможна. Все, буквально все день ото дня идет все хуже и хуже. Экономика давно вышла из-под
контроля, и рано или поздно это закончится крахом.

—Все дело в демографии. Почти на всем протяжении двадцатого века в странах Запада существовал очень широкий средний класс, тот самый класс, который служил гарантом стабильности и порядка и свято верил в то, что существующая экономическая система способна работать везде и всюду.

Однако сегодня эта вера начинает рушиться. Следы этого можно заметить повсюду. В наши дни в эффективность такой системы верят очень немногие; еще меньше людей готовы играть по ее правилам. Дело в том, что средний класс резко сокращается. Технический прогресс привел к обесценению ручного труда и разделил человеческую цивилизацию на две неравные группы: имущих и неимущих, то есть тех, кто обладает капиталом и собственностью в сфере экономики, и тех, кто выполняет роль служащих, наемных работников. А если вспомнить о крахе системы образования, серьезность этой проблемы станет совершенно очевидной.

—Зато реалистично. Это же чистая правда. Для большинства людей все более и более сложной становится сама проблема выживания. Вам знакомы результаты изучения стрессов? Напряжение достигло пика. Никто не может чувствовать себя уверенно, но самое худшее еще впереди. Население планеты быстро увеличивается, и по мере развития новейших технологий пропасть, отделяющая образованных от необразованных, все более увеличивается; имущие все больше и больше берут под свой контроль глобальную экономику, а среди неимущих все большее распространение получают наркомания и преступность.

—А как по-вашему, — продолжал он, — что творится в развивающихся странах? Большая часть государств Среднего Востока и Африки уже находится в руках религиозных фундаменталистов, целью которых является разрушение организованной цивилизации, представляющей собой, по их мнению, империю сатаны. Они стремятся заменить ее некой искаженной теократией, религиозные лидеры которой обладают неограниченной властью; они имеют право приговаривать к смерти всех, кого они сочтут еретиками, и это относится к любой точке мира.

Уверяю вас: закон, порядок и уважение к человеческой жизни пребывают в полнейшем пренебрежении. Мир быстро скатывается к примитивным нравам, определяемым завистью и местью, во главе народов оказываются фанатики и шарлатаны, и остановить этот процесс уже, видимо, слишком поздно. Но знаете что? Самое поразительное, что это никого не волнует. Никого! Политики упорно не желают действовать. Они заботятся только о своем личном авторитете и положении и о том, как сохранить их. Мир меняется слишком быстро. За этими переменами просто невозможно поспеть, и единственное, что можно сделать, — хвататься за первую попавшуюся задачу и решать ее, пока еще не поздно. Такие настроения охватили всю нашу цивилизацию в целом и каждый его класс в частности... — При этих словах он перевел дух и посмотрел на меня.

Я остановился на вершине одного из холмов, чтобы полюбоваться закатом, и наши глаза встретились. Казалось, он понял, что его тирада несколько утомила меня, и в ту же минуту он показался мне странно знакомым. Я представился; в ответ он тоже назвал свое имя. Его звали Джоэл Лакомб. Мы обменялись долгими взглядами, но я не заметил в его поведении ничего, что говорило бы о том, что он тоже узнал меня. Но почему мы встретились с ним именно здесь, в долине?

Как только в моем сознании возник этот вопрос, во мне сразу же созрел ответ на него. Он — воплощенное Видение страха, о котором упоминал Уильямс. Я ощутил нервный озноб. Выходит, это должно было случиться.

Я смерил его серьезным, сосредоточенным взглядом:

— И что же, вы полагаете, что все действительно обстоит так скверно?

— Да, разумеется, — отозвался он. — Я — журналист, и в нашей профессии это чувствуется особенно остро. Раньше мы хотя бы старались придерживаться неких норм, условностей, если угодно. Сегодня этого нет и в помине. Всюду царят нажива и погоня за сенсациями. Никто не заботится о выяснении истинных причин событий, об объективном их изложении. Журналистов интересуют только дрязги, самые невероятные слухи и грязь; чем больше, тем лучше.

Даже если какое-нибудь конкретное обвинение имеет вполне логическое объяснение, они растрезвонят о нем всюду; они ведь пользуются поистине громадным влиянием. В мире, где буквально все разочарованы и обезумели, непродажность кажется чем-то совершенно невероятным. Очень жаль, что журналистика такого рода процветала и будет процветать. При виде всех этих мерзостей молодой журналист поневоле думает, что для того чтобы выжить в таких условиях, он тоже должен принимать правила игры. Если же он не сделает этого, кажется ему, его отшвырнут прочь и растопчут. Именно поэтому все так называемые журналистские расследования являются заведомо лживыми. И так происходит постоянно...

Мы двинулись на юг и начали спускаться по каменистому склону.

— Другие профессии находятся в таком же положении, — продолжал Джоэл. — Возможно, а что творится в среде присяжных поверенных и адвокатов? Быть может, прежде и вправду существовали времена, когда быть юристом значило немало, когда все участники процесса пользовались всеобщим уважением за свою справедливость и честность. Прежде, но не теперь. Вспомните хотя бы на шумевшие показательные суды, транслировавшиеся по телевидению. Адвокаты намеренно делают все, что в их силах, чтобы сбить суд с толку, пытаясь заставить судей поверить в самые нелепые и вздорные версии, которые невозможно доказать — версии заведомо ложные, и присяжные отлично понимают это! — чтобы выгородить своих подзащитных. А другие юристы отзываются об этом так, словно такие действия допустимы и даже вполне законны, а потому совершенно оправданы при нашем законодательстве, увы, столь далеком от совершенства.

По нашим законам, давать правдивые показания — долг каждого. Точно так же и адвокаты призваны поступать по справедливости и чести, а не пытаться искажать истину и обманывать суд ради того, чтобы любой ценой спасти своих клиентов от наказания. Благодаря телевидению мы по крайней мере смогли воочию наблюдать эту порочную практику и то, что она собой представляет. А представляет она банальное стремление части адвокатов выиграть процесс и поднять свою репутацию, чтобы брать с клиентов более высокие гонорары. Причиной тому — их убежденность, что никого это все не волнует и никакого наказания не последует. И во всем остальном творится то же самое.

Мы всегда срезаем углы, стремясь сразу же получить максимальную прибыль, вместо того чтобы планировать доходы в длительной перспективе, потому что в глубине души осознанно или бессознательно не верим, что наш бизнес будет успешным хоть сколько-нибудь длительное время. Мы продолжаем действовать так, несмотря на то, что тем самым подрываем доверие к себе со стороны партнеров, заботясь лишь о собственных интересах за счет других.

Очень скоро все те хрупкие принципы и условности, на которых держится наша цивилизация, окончательно рухнут. Подумайте только, что нас ждет, когда уровень безработицы в крупнейших городах поднимется выше критической черты. Преступность уже сегодня практически вышла из-под контроля. Полицейские не желают рисковать собственной жизнью ради людей, которым нет дела ни до чего. С какой стати они должны дважды в неделю вертеться как на сковородке перед какими-то там юристами, которых вовсе не волнует выяснение истины, или, что еще хуже, корчиться от ран и проливать собственную кровь в какой-нибудь темной аллее, когда никому до этого нет никакого дела? Куда лучше избрать другой путь и отслужить свои двадцать лет, ни во что не вмешиваясь и не чураясь иной раз и взяток. И так везде и во всем. Что же может положить этому конец?..

Он немного помолчал, а я на ходу мельком взглянул на него.

— Видимо, вы полагаете, что для изменения картины в целом необходимо некое духовное возрождение? — наконец спросил он.

— Послушайте, — продолжал он, — некогда я тоже отдал дань всем этим духовным исканиям, идеям о миссии и предопределении и даже пророчествам. Мне удалось подметить в своей жизни весьма любопытные совпадения. Но затем я решил, что все это чушь и бред. Человеческое воображение способно представить себе все, что угодно; мы поступаем так, даже не замечая этого. Стоит только вспомнить об этом, как все эти разговоры о духовности кажутся пустой риторикой.

Я задумался, пытаясь найти убедительное возражение, но затем передумал. Интуиция подсказала мне, что прежде я должен выслушать его.

— Мм-да, — отозвался я. — Я тоже слышал нечто подобное.

— Взять хотя бы разговоры об этой долине, которые мне доводилось слышать, — продолжал Джоэл. — Боже мой, сколько я наслушался всякой чепухи. А ведь в этой долине растут точно такие же деревья и кусты, как и в тысячах подобных ей долин. — Он остановился и положил ладонь на ствол дерева, мимо которого мы проходили. — Вы думаете, этот национальный парк уцелеет, не так ли? Забудьте о нем. При тех темпах, с которыми человечество загрязняет океаны и перенасыщает древние экосистемы всевозможными рукотворными канцерогенными веществами, бездумно расходуя бумагу и прочие продукты переработки дерева, эта долина, как и вся наша планета, очень скоро превратится в громадную мусорную свалку.
По сути, о деревьях никто не заботится. Как по-вашему, неужели правительство откажется от прокладки дорог в этих местах за счет налогоплательщиков и продажи древесины по ценам ниже рыночных? Или решит обменять эти прекрасные земли на какие-нибудь заброшенные пустыри только для того, чтобы порадовать строителей?

Вы, вероятно, думаете, что здесь, в этой долине, происходит нечто таинственное, мистическое. Почему бы и нет? Наверное, все охотно согласились бы, чтобы в мире присутствовало что-то загадочное, особенно если вспомнить, что уровень жизни постоянно снижается. Но ведь на самом деле в жизни нет никакой эзотерики. Мы те же животные, то есть существа достаточно смелые и несчастные, чтобы понимать, что и живем, и умираем без всякой видимой цели. Конечно, мы можем утверждать, будто она нам известна, можем желать все, что угодно, но главный факт нашего бытия остается фактом: эта цель нам неведома. Я взглянул на него:

— Значит, вы не верите в духовное начало бытия?
В ответ он только засмеялся.

— Если Бог действительно существует, то он самое жестокое чудовище из всех Своих тварей. Невозможно допустить, чтобы в нашей жизни проявлялась некая духовная реальность! Разве такое возможно? Вы только взгляните на этот мир. Каким чудовищем должен быть Бог, сотворивший столь мрачное место, где дети в мучениях умирают от страшных землетрясений, бессмысленных преступлений и голода, в то время как рестораны ежедневно выбрасывают на свалку тонны первоклассных продуктов?!

— Хотя, — в раздумье продолжал Джоэл, — наверное, все идет так, как задумано. Видимо, это тоже входит в планы Творца. Быть может, ученые, предрекающие наступление последних времен, правы. Они уверены, что жизнь и история — это всего лишь испытание веры, цель которого — выяснить, кто достоин спасения и жизни вечной, а кто — нет; что все происходящее суть некий Божественный план уничтожения цивилизации ради того, чтобы отделить верных от грешников. — При этих словах он попытался было улыбнуться, но улыбка лишь скользнула по его лицу, и он вновь погрузился в мрачные мысли.

Наконец он прибавил шагу, чтобы поспевать за мной. Мы вновь оказались на просторном лугу, и я даже заметил “воронье дерево”, высившееся примерно в четверти мили от нас.

—А вам известно, что эти провозвестники последних времен действительно верят, что именно так все и происходит? — спросил Джоэл. — Несколько лет назад я специально изучал этот вопрос; и выводы оказались просто поразительными.

—В самом деле? — откликнулся я, кивком предлагая ему продолжать.

— Знаете, они изучают всевозможные пророчества, разбросанные по страницам Библии, и особенно в знаменитом Апокалипсисе, Откровении Иоанна Богослова. Так вот, они убеждены, что мы живем в последние времена, в эпоху исполнения всех древних пророчеств. Особенно рьяно они утверждают вот что: история человечества уже достигла грани, когда вот-вот совершится Второе пришествие Христа и царствие небесное будет явлено на Земле. Но прежде чем все это свершится, человечество должно пройти через кровавые войны, опустошительные природные катастрофы и прочие апокалиптические события, предсказанные в Священном Писании. Эти люди знают все пророчества наизусть и пристально следят за всем происходящим в нашем мире, ожидая исполнения очередного пророчества.

—И что же теперь на повестке дня? — с волнением спросил я.

—Заключение мира на Ближнем Востоке, что должно позволить воздвигнуть храм Яхве в Иерусалиме. Вскоре после этого, согласно их убеждению, начнется массовое восхождение истинно верных на небеса, и все праведники, кем бы они ни были, будут взяты с лица Земли и вознесутся живыми на небо.

—Значит, они верят, что эти праведники вдруг начнут исчезать?

—Да, конечно, ведь так сказано в Библии. После этого начнутся страшные бедствия, которые продлятся семь лет, в течение которых на тех, кто еще останется на Земле, обрушатся все силы ада. Несчастья будут поистине неописуемыми: невиданные землетрясения окончательно уничтожат экономику, уровень океана резко поднимется, и воды затопят многие и многие города, а разбой и грабежи покончат со всем остальным. И тогда, вероятнее всего в Европе, появится некий политик, который предложит план выправления этого катастрофического положения — разумеется, в том случае, если ему будет предоставлена абсолютная верховная власть. Одним из рычагов этой власти станет централизованная электронная система управления экономикой, которая будет координировать деловую активность практически во всех регионах мира. Но для того чтобы включиться в эту систему и воспользоваться всеми ее преимуществами, каждый человек должен будет выразить лояльность ее главе и позволить вживить себе в руку микрочип, через посредство которого и будет осуществляться контроль за всеми сделками.

Этот новоявленный Антихрист прежде всего защитит Израиль и укрепит мирный договор, а вскоре после этого развяжет мировую войну, в которую окажутся втянутыми страны исламского мира, Россия и даже Китай. Согласно пророчеству, как только Израиль окажется на грани гибели, явятся ангелы Божьи и одержат решающую победу, после чего на Земле будет установлена некая духовная утопия, которая продлится тысячу лет. — Джоэл кашлянул и выразительно посмотрел на меня. — Зайдите в какой-нибудь магазин духовной литературы и взгляните на его полки: там полным-полно толкований и объяснений к этим пророчествам, и число таких толкований постоянно растет...

— Вы что же, считаете, что эти ученые-апокалиптики правы? — удивленно спросил я.

— Не думаю. Единственное пророчество, неизменно сбывающееся в этом мире, — сетования на скупость и испорченность человека. Разумеется, какой-нибудь диктатор вполне может прийти к власти, но причиной этого будет разве что его умение воспользоваться хаосом, и не более того.

—И вы думаете, что такое действительно может случиться?

—Кто знает... Но я хотел бы сказать вот что. Если распад среднего класса будет продолжаться и дальше, бедные станут еще беднее, а мегаполисы, вбирающие в себя все новые и новые пригороды, захлестнет невиданная волна преступности, и в довершение всех этих бедствий произойдет, ну, скажем, серия грандиозных природных катастроф, после чего мировая экономика окончательно рухнет, на улицы выплеснутся банды голодных мародеров, которые примутся грабить массы, сея ужас и панику. И если перед лицом всех этих кошмаров появится человек, предлагающий путь к спасению и выправлению ситуации за счет ограничения некоторых гражданских свобод, я не сомневаюсь, что большинство из нас согласятся с ним.

Мы остановились и выпили немного воды из моей дорожной фляжки. До “вороньего” дерева оставалось каких-нибудь пятьдесят ярдов.

В этот момент я вздрогнул: где-то вдалеке опять послышался едва различимый диссонанс, гул.

— Вы что-нибудь слышите?
Обернувшись к нему, я отвечал:

—Да, какой-то странный гул непонятного происхождения. Думаю, здесь, в долине, проводятся какие-нибудь эксперименты...

—Что это за эксперименты? Кто их проводит? И почему я ничего не слышу?

Я начал было объяснять ему, что это может быть, но тут нас прервал другой странный звук. Мы вздрогнули и прислушались.

На западе показались два серых джипа, направлявшихся прямо к нам. Мы бросились к зарослям высокой эрики (эрика — разновидность вереска) и едва успели укрыться за ними, как джипы пронеслись в какой-нибудь сотне ярдов от нас, держа курс на юго-восток по той же самой дороге, по которой недавно промчался тот первый джип.

—Мне это не нравится, — проговорил Джоэл. — Кто же это мог быть?

—Да, они явно не лесная инспекция и не из тех служб, которые можно было бы ожидать встретить в этих местах. Думаю, это люди, имеющие какое-то отношение к экспериментам.

—Если хотите, — отозвался я, — можете вернуться отсюда в город. Ступайте вдоль окраины луга строго на юго-запад. Там примерно через три четверти мили вы увидите ручей, который и выведет вас на запад, прямо к городу. Я думаю, вы вполне успеете вернуться туда до сумерек.

—Пойду, но не сейчас. Мой путь лежит прямо на юг, к ручью, где я надеюсь встретить подругу.

—Видно, эти ребята не хотят, чтобы об их экспериментах узнала лесная инспекция.

—А как по-вашему, что это может быть, а? Наверное, что-нибудь грандиозное, верно?

Джоэл тем временем опять прислушался, а затем, прибавив шагу, побрел в сторону города. Оглянувшись на ходу, он покачал головой.

Я наблюдал за ним до тех пор, пока он не пересек луг и не скрылся из виду на противоположной его стороне. Затем я поспешно двинулся на юг с мыслью о Чарлин. Интересно, чем она сейчас занята? Куда направляется? Я не мог найти ответа на эти вопросы.

Прибавив шагу, я за каких-нибудь полчаса добрался до ручья. Солнце уже опустилось за непроглядную полосу облаков на западной окраине горизонта, и первые сумерки окрасили лесные дали в таинственно-серые тона. Я был весь в грязи, страшно устал, отлично сознавая, что долгий разговор с Джоэлом и появление этих злосчастных джипов весьма негативно повлияли на меня. Быть может, у меня есть все основания сообщить о них в полицию; быть может, поступив так, я окажу Чарлин наиболее действенную помощь... Эти и другие подобные мысли мелькали у меня в голове, и при всех вариантах мне следовало возвратиться в город.

Поскольку лес по обоим берегам ручья был довольно редким, я решил переправиться через ручей вброд и углубиться в густые заросли на том берегу, хотя и знал, что эти земли — частное владение.

Предаваясь раздумьям, я внезапно остановился, услышав рокот мотора еще одного джипа, а затем припустился бегом. Футах в пятидесяти от меня как из-под земли появились огромные валуны и камни высотой добрых двадцать футов. Быстро вскарабкавшись по ним, я поднялся на самый верх и прибавил шагу, а затем взобрался на груду камней, собравшись перебраться по ним на другую сторону. Но как только я поставил ногу на самый верхний камень, громадный валун неожиданно подался вперед, нога моя скользнула по нему, и вся груда камней пришла в движение. Падая, я ударился бедром и очутился в небольшом овражке, а весь камнепад рухнул на то самое место, где только что стоял я. Некоторые из валунов, диаметром два или три фута, покатились прямо на меня, грозя неминуемо раздавить мне грудь. Я едва успел перевернуться на левый бок и убрать руки. Увы, я прекрасно понимал, что самому мне отсюда не выбраться...

Затем краешком глаза я заметил расплывчатый белый силуэт, двигавшийся прямо передо мной. В тот же миг я странным образом осознал, что огромные каменные валуны мне не опасны. Зажмурившись, я услышал, как они грохочут слева и справа от меня. Осторожно приоткрыв глаза, я закашлялся от пыли, отряхивая с лица грязь и осколки камней. Валуны лежали совсем близко от меня. Как могло случиться, что они миновали меня? И что это за белый силуэт явился мне?

Внимательно оглядевшись, я обратил внимание, что за одним из валунов кто-то движется. Маленький детеныш рыси кубарем подкатился ко мне и с любопытством заглянул мне в глаза. Я знал, что он вполне мог броситься наутек, однако он отчего-то медлил, разглядывая меня.

Наконец шум мотора приближающейся машины спугнул рысь, и, она метнулась в сторону леса. Мигом вскочив на ноги, я кинулся было к валуну, спеша укрыться за ним. Острая боль в ступне пронзила всю мою левую ногу, и, со стоном упав на бок, я преодолел последнюю пару ярдов ползком. Спрятавшись за огромным раскидистым дубом, я видел, как еще один автомобиль, мчавшийся вдоль ручья, сбавил скорость на несколько минут, а затем опять прибавил газу, держа курс на юго-восток..

Сердце так и запрыгало у меня в груди. Сев, я снял ботинок, чтобы осмотреть лодыжку. Увы, она уже начала припухать. “Отчего бы это?” — подумал я. Приподнявшись немного, чтобы вытянуть ногу, я заметил футах в тридцати от себя какую-то странную женщину, не сводящую с меня глаз. Я похолодел: она направилась прямо ко мне.

— С вами все в порядке? — спросила она; голос ее звучал мягко и в то же время настороженно.

Это была высокая темнокожая женщина лет сорока; на ней были свободное платье и теннисные кроссовки. Пряди ее темных волос были собраны в “конский хвост” и кокетливо покачивались на висках. В руке она держала небольшую походную сумку.

—Я присела отдохнуть поблизости и видела, как вы упали с камней, — проговорила она. — Я — врач. Вы позволите мне осмотреть ногу?

—С большой охотой, — пробормотал я, не в силах поверить в столь невероятное совпадение.

Я вкратце, не вдаваясь в прочие подробности, рассказал ей, что ищу Чарлин. Она ответила, что не встречала ее. Разговорившись, она представилась, сказав, что ее зовут Майя Пондер, и я почувствовал, что она говорит искренне и заслуживает доверия. Тогда я тоже назвал ей свое имя и рассказал, кто я и откуда.

— А я из Эшвилла, хотя здесь, в нескольких милях
отсюда, у меня есть свой медицинский центр, который я возглавляю вместе со своим партнером. Нам принадлежат также сорок акров земли в долине; это участок, граничащий с Национальным лесным парком. — Она указала рукой на окрестные земли. — А другие сорок акров наших земель находятся на границе южной окраины долины.

Развязав рюкзак, я достал из него свою походную фляжку.

— О нет, благодарю, у меня тоже есть, — отозвалась Майя Пондер.

— Да, у вас явно растяжение связок на лодыжке.

— Это серьезно? — встревоженно спросил я.
Она помедлила.

— А как вы себя чувствуете? — Даже не знаю. Позвольте, я попробую встать и
сделать шаг.

Я попытался было подняться, но Майя удержала меня.

—Подождите минутку, — произнесла она. — Прежде чем попытаться встать на ногу, проанализируйте свое самочувствие. Как по-вашему, насколько серьезна ваша травма?

— Мне кажется, дело обстоит неважно. Если так оно и есть, мне придется вернуться в город, хотя я пока не представляю, как мне добраться туда.

— Еще не знаю, — отвечал я. — Если смогу идти, то отправлюсь дальше на поиски Чарлин.

—А вы не думали, почему с вами это случилось?

—Дело в том, что ваше собственное осознание того, почему вас постигла та или иная неприятность или болезнь, очень часто оказывает заметное влияние на исцеление.

Я пристально посмотрел на нее, прекрасно сознавая всю сложность ситуации. С одной стороны, я понимал, что сейчас не самое подходящее время для такого разговора. Видимо, я проявил излишнюю самонадеянность. Хотя гул прекратился, у меня были все основания полагать, что таинственный эксперимент по-прежнему продолжается. Все это выглядело весьма опасным, и к тому же уже стало почти совсем темно... а Чарлин, вполне возможно, угрожает неведомая грозная опасность.

Кроме того, я испытывал странное чувство вины перед Майей. Я не мог понять, чем оно было вызвано. В растерянности я попытался подавить излишние эмоции.

— Вы говорите, что вы врач. И по какой же специальности? — наконец проговорил я, отпив глоток-другой воды.

В ответ она улыбнулась, и я впервые заметил, что энергетика явно поднялась. Видимо, Майя решила, что я заслуживаю доверия.

— Если позволите, я расскажу, какой именно медицинской практикой я занимаюсь, — начала она. — Медицина в наши дни меняется, и меняется очень быстро. Мы более не рассматриваем тело человека как некую машину, отдельные детали которой со временем приходят в негодность и их необходимо ремонтировать или заменять. Мы начинаем понимать, что телесное здоровье в решающей степени определяется процессом мышления — нашими взглядами на жизнь и особенно на самих себя, реализуемыми на сознательном и на бессознательном уровне.

Все это радикальный сдвиг. Согласно старым взглядам, врач был и знатоком, и целителем, а пациент — пассивным объектом лечения, которому оставалось лишь надеяться, что доктор знает ответ на любые вопросы. Однако теперь мы выяснили, что внутренний настрой пациента имеет поистине решающее значение. Ключевым фактором здесь являются страх и стресс, а также то, как нам удается преодолеть их. Иногда страх бывает осознанным, но очень часто мы полностью подавляем его, загоняя в подсознание.

Этот ведь так лихо, так здорово: отрицать ту или иную проблему, перешагнуть через нее, бравируя своим геройством. Если мы выберем этот путь, страх будет продолжать пожирать нас на бессознательном уровне. Для сохранения телесного здоровья очень важен выбор позитивного настроя, но дело в том, что мы должны сделать этот выбор абсолютно сознательно, руководствуясь любовью, а не бравадой. Лишь тогда наш настрой окажется наиболее действенным. Я просто убеждена, что наши невысказанные страхи создают своего рода преграды, если угодно — пробки для потока энергии, а именно эти преграды и вызывают всевозможные проблемы. Страхи особенно сильно мучают нас до тех пор, пока мы не уясним себе их существо. Последний этап на этом пути — проблемы со здоровьем. В идеале эти “пробки” надо устранить как можно раньше, пока болезнь еще не успела развиться.

—Так вы считаете, что можно предотвратить или излечить любую болезнь?

—Да, я убеждена, что продолжительность жизни и в будущем может быть разной: это, видимо, зависит от воли Творца, но мы вовсе не обязаны болеть и становиться жертвами всевозможных несчастных случаев.

—Выходит, вы полагаете, что это относится и к случаю со мной, и ко всем вообще болезням, верно?

—Видите ли, мне кажется, что сейчас не самое под ходящее время для такой беседы. Меня очень беспокоит судьба моей подруги. Я просто обязан что-то предпринять!

—Понимаю, но чутье подсказывает мне, что эта беседа будет недолгой. Если вы уйдете, оставив мои слова без внимания, вы можете упустить внутренний смысл того, что представляется явно неслучайным совпадением. — Она взглянула на меня, пытаясь понять, догадался ли я, что она намекает на Манускрипт.

—Так вам тоже известно о пророчествах? — удивленно спросил я.

—Тогда скажите, что я, по-вашему, сделал не так?

—Ладно. Методика, с успехом применяемая мной, заключается в следующем: прежде всего давайте попытаемся вспомнить, какого рода мысли занимали вас перед этим злосчастным эпизодом, в вашем случае — растяжением. О чем именно вы думали? Какого рода страхи обуревали вас?

На мгновение я задумался, а затем проговорил:

—Я испытывал сильное беспокойство. Ситуация, сложившаяся здесь, в долине, оказалась куда более мрачной, чем я ожидал. Я не чувствовал в себе сил справиться с ней. С другой стороны, я отлично сознавал, что Чарлин может нуждаться в моей помощи. Я пребывал в растерянности и не знал, как мне быть дальше.

—И не нашли ничего лучше, как получить растяжение связок?

—Уж не хотите ли вы сказать, что я, не в силах принять решение, стал этаким дезертиром, покалечившим себя?
Не кажется ли вам, что вы слишком упрощаете?

—По-вашему — вполне возможно, а по-моему — нет. К тому же самое важное — не тратить время на объяснения и оправдания. Пойдем дальше. Попытайтесь вспомнить как можно подробнее о том, следствием чего могла стать ваша травма. Проверьте себя.

— Вам надо расслабиться, успокоится и получить необходимую информацию.

— И на уровне интуиции, и в молитвенном обращении. Главное — чувствовать сам процесс.

Я вновь внутренне воспротивился этому, сомневаясь, смогу ли я расслабиться и очистить сознание. Наконец я все же закрыл глаза, и на миг поток мыслей как бы прервался, но затем на меня нахлынули воспоминания об Уиле и всех событиях прошедшего дня. Постаравшись избавиться от них, я опять очистил сознание... Вскоре я увидел себя со стороны: мне — десять лет, и я пытаюсь уклониться от участия в футбольном матче, прекрасно понимая, что могу получить травму. “Верно, так оно и было!” — подумал я. Я умел ловко уклоняться от столкновений, чтобы не получить травму. И как только я забыл об этом! При этой мысли я сразу же вспомнил, что впоследствии у меня часто случались растяжения связок на лодыжке, происходившие в самых неожиданных ситуациях. Не успел я осмыслить это воспоминание, как в моем мозгу всплыла другая туманная картина: я увидел, как дерзко и самоуверенно вхожу в какую-то темную комнату, но тут внезапно раздается скрип двери, и я в ужасе бросаюсь прочь.

Открыв глаза, я пристально посмотрел на Майю.

Затем я поделился с ней своими детскими воспоминаниями, но второе из этих видений показалось мне не заслуживающим внимания, и я не упомянул о нем.

—Даже не знаю; на мой взгляд, растяжение — это чистая случайность. Трудно представить, чтобы этот злосчастный случай явился следствием попытки уклониться от опасной ситуации. К тому же я много раз оказывался в куда более трудных ситуациях, а никакого растяжения связок не получал. И почему только это случилось?

— Кто знает... Быть может, именно теперь пришло время проанализировать свои привычки. Несчастные случаи, болезни, исцеления — все эти явления носят куда более таинственный характер, чем это обычно принято полагать. Я убеждена, что мы обладаем некой пока что неведомой способностью влиять на все, что должно произойти с нами в будущем, в том числе и на собственное здоровье, хотя опять-таки все зависит от индивидуальности, личных качеств пациента.

Видите ли, я не случайно не стала высказывать свое мнение о том, насколько серьезна полученная вами травма. Мы, медики, отлично знаем, что следует быть очень осторожными с диагнозами и выводами. На протяжении многих лет публика привыкла относиться к врачам с особым почтением, и если уж доктор что-то сказал, пациенты склонны принимать его замечания слишком близко к сердцу, как непреложную истину. Сельские врачи прекрасно понимали это еще несколько веков зад и очень часто использовали этот принцип, неизменно рисуя как можно более оптимистичную картину в самых тяжелых ситуациях. Если врач заявлял, что больной пойдет на поправку, пациенты очень часто, проникнувшись верой в исцеление, действительно выздоравливали вопреки всему. Однако в последние годы возобладали псевдоэтические соображения, запрещающие обманывать пациентов, и общество столкнулось с тем, что больного стали знакомить с холодной научной оценкой его состояния.

К сожалению, когда это было разрешено, некоторые пациенты, услышав, что болезнь их неизлечима, падали мертвыми прямо у нас на глазах. Теперь мы понимаем, что следует быть очень осторожными с такими оценками, ибо они не учитывают огромную роль нашей воли и самовнушения. Мы стремимся направить эту могучую силу в позитивное русло. Наш организм способен поистине творить чудеса, буквально возрождаясь заново. Органы и члены, считавшиеся прежде некими застывшими “деталями механизма”, на самом деле представляют собой энергетические системы, способные постоянно меняться. Кстати, вы не читали о результатах новейших исследований действия молитв? Тот факт, что эффективность этого способа духовного созерцания получила научное подтверждение, полностью опровергает устаревшие материальные принципы лечения. Нам предстоит разработать некие новые основы медицины. — Она сделала паузу, опять смочив водой платок, которым была перевязана моя лодыжка, а затем продолжала: — Я убеждена, что первым шагом в этом направлении должно стать осознание страха, этого неизбежного спутника любой медицинской проблемы. Это высвободит громадную энергию организма и откроет путь к осознанному исцелению. Следующий этап — умение максимально концентрировать энергию и направлять ее на так называемую пробку.

Я хотел было спросить, как можно научиться всему этому, но она жестом остановила меня.

— Пойдем дальше. Постарайтесь максимально повысить свою энергетику.

Решив послушаться ее, я настроился на созерцание красоты, разлитой вокруг, сосредоточившись на духовной связи с ней и ощущая, как во мне пробуждается возвышающее душу чувство любви ко всему сущему. Постепенно цвета вокруг стали все более и более яркими, и все в моем сознании обрело некий новый смысл. Я заметил, что и у моей собеседницы тоже явно повысилась энергетика.

Ощутив, что мой уровень вибраций достиг едва ли не максимума, я посмотрел на Майю. Она только улыбнулась в ответ.

— Ну вот, а теперь давайте сконцентрируем энергию на пробке.

— Вы испытываете боль. Она нужна затем, чтобы вы могли сосредоточиться на ней.

— Как это? Может быть, вы знаете, как поскорее от нее избавиться?

— К сожалению, все так думают, но на самом деле боль — это своего рода сигнал.

—Да, именно, — отвечала она, осторожно надавливая на разные точки на моей ноге. — Ну, что вы чувствуете теперь?

—А теперь сосредоточьтесь на этой боли и попытайтесь ощутить ее как можно полнее. Определите, откуда именно она исходит.

Я сосредоточился на чувстве боли. Да, Майя оказалась права: я явно преувеличивал, говоря, что болит вся лодыжка. Стоило мне вытянуть ногу и поднять ступню мыском вверх, я убедился, что очаг боли находится в верхней левой части связок, на глубине около дюйма.

— Ну вот, — проговорил я, — я нашел это место.

— Отлично. А теперь сосредоточьте на нем все свое внимание. Пусть все ваше существо сконцентрируется на нем.

В последующие несколько минут я не проронил ни слова. Все мое внимание было полностью сосредоточено именно на этой точке злополучной связки. Я обратил внимание, что все прочие нюансы — дыхание, положение рук, капельки пота, выступившие на шее, — сразу же отодвинулись куда-то на второй план.

—Ощутите боль как можно полнее, — повторила моя собеседница.

—И что происходит с вашей болью? — поинтересовалась она.

—Я по-прежнему ее чувствую, но она явно изменилась. С ней что-то происходит. Она становится все теплее и теплее, делается не столь острой, напоминая покалывание. — Не успел я договорить это, как боль вспыхнула с новой силой. — Что случилось? — встревожено спросил я.

—Я думаю, что боль выполняет и какую-то другую функцию, помимо того, чтобы просто сигнализировать, что с нами творится что-то неладное. Возможно, она указывает на точку, где сосредоточена эта аномалия, с
тем чтобы мы могли воспринимать ее как маяк и направить на больное место все свое внимание и энергию. Можно считать установленным, что боль просто не может находиться в той же точке, на которой сосредоточено наше внимание. Разумеется, если боль настолько сильна, что не позволяет нам сконцентрироваться на ней, мы вправе воспользоваться обезболивающими средствами, чтобы смягчить ее, но я убеждена, что куда лучше потерпеть боль и прибегнуть к эффекту маяка. Она сделала небольшую паузу.

— Дальше, — отозвалась она, — необходимо научиться на сознательном уровне направлять энергию Божественного источника точно в ту точку, на которую указывает боль, с тем чтобы любовь смогла преображать живые клетки, возвращая их к оптимальному функциональному состоянию.

— Пойдем дальше, — продолжала она. — Давайте попробуем еще раз восстановить контакт. Я буду вашим провожатым.

— А теперь ощутите боль во всем своем существе, — начала она, — и мысленно представьте, что энергия любви проникает в самое средоточие боли, в каждый пораженный ею атом, повышая уровень ваших вибраций. Видите, как частицы, совершив квантовый скачок, достигают поля чистой энергии, которое и являет собой их оптимальное состояние. Ощутите легкое покалывание в этой точке, когда уровень вибрации заметно повысится. — Помолчав минуту-другую, она продолжала: — А теперь, продолжая концентрировать внимание на болевой точке, постарайтесь ощутить собственную энергию, то есть покалывание. Вот оно распространяется в ногах... поднимается к бедрам... перетекает в полость желудка и грудную клетку... и, наконец, достигает шеи и головы. Ощутите, как это покалывание охватывает все ваше тело, достигшее более высокого уровня вибрации. Мысленно представьте себе каждый орган, функционирующий на максимуме своих возможностей.

Достав и включив карманный фонарик, Майя натянула мою палатку между двумя старыми соснами. Взглянув на меня, она спросила:

—Вам понятен принцип этого процесса? — опять спросила она.

—Думаю, да. Я направляю энергию в болевую точку.

—Правильно, но то, чем мы занимались прежде, не менее важно. Вспомните: вы начали с того, что попытались понять смысл травмы или болезни, возникновение которых указывает на то, что в вашей жизни присутствует некий страх, удерживающий вас и коренящийся в вашем теле. Это и помогло снять барьеры страха, чтобы открыть доступ видению.

После того как эти преграды сняты, вы можете использовать боль в качестве сигнального маяка, повышающего уровни ваших вибраций сначала болевой точки, а затем и всего тела. Определение источника страха имеет жизненно важное значение. Когда причины болезни или несчастного случая коренятся слишком глубоко, нередко требуется прибегнуть к помощи гипноза и собрать консилиум...

Тогда я рассказал ей о том мрачном эпизоде из своего видения, когда мне показалось, что дверь в темной комнате внезапно открылась и я бросился прочь.

— Иногда корни возникшей преграды кроются очень
глубоко. Но если вы не остановитесь на полпути и начнете работать над своим страхом, не позволяющим вам двигаться вперед, вам, как правило, удастся прийти к пониманию того, кто вы и какова главная цель вашей нынешней жизни на Земле. Это создает основу для последнего — и, я твердо убеждена в этом, самого главного — этапа в процессе исцеления. Самое важное здесь — постараться заглянуть в себя как можно глубже, чтобы вспомнить, чего вы, собственно, хотите достичь в этой жизни. Истинное исцеление происходит тогда, когда мы зримо представляем себе новое будущее, вдохновляющее нас. Вдохновение — вот то, что спасает и исцеляет нас. Люди созданы не ради того, чтобы торчать у телевизора...

Я мельком взглянул на нее, а затем проговорил:

— Вы упомянули о том, как работает молитва. Как же научиться молиться человеку, попавшему в беду?

— Попробую вам объяснить. Это имеет самое прямое отношение к описанному в Восьмом пророчестве процессу направления энергии и любви, протекающих через нас из Божественного источника на того или иного человека. При этом мы должны зримо представлять себе, что человек обязательно вспомнит все то, чего он хотел бы достичь в этой жизни. Разумеется, иногда человек вспоминает об этом только тогда, когда приходит время совершить переход в иное измерение. И если дело обстоит именно так, нам остается смириться с этим... — Майя наконец закончила возиться с палаткой и добавила: — Не забывайте, что процедуры, которые я рекомендовала, должны осуществляться в сочетании с последними достижениями традиционной медицины. Если бы моя клиника была поблизости, я бы провела обстоятельное обследование вашего организма. Но в данной ситуации мне остается лишь настоятельно посоветовать вам заночевать здесь. Так будет лучше, вы ведь практически не можете двигаться.

Я молча кивнул, а Майя тем временем достала мою газовую плитку, зажгла ее и поставила на огонь кастрюльку с готовым супом из морожено-сушеных овощей.

— А мне пора возвращаться в город. Я должна принести лубок и шины, чтобы зафиксировать вам лодыжку, и еще кое-какие медикаменты. Я возьму все это и утром вернусь. Кстати, я захвачу и радиотелефон — на случай если нам потребуется помощь.

Майя перелила оставшуюся воду из своей фляжки в мою и сочувственно посмотрела на меня. За ее спиной, далеко на западе, погасла последняя полоска заката.

—Кажется, вы говорили, что клиника находится неподалеку? — спросил я.

—Да, точнее сказать — милях в четырех отсюда, — отозвалась Майя, — за грядой гор, но добраться туда невозможно. Единственный путь — это дорога, идущая к югу от городка.

—И как вас угораздило забраться в эту глухомань?
Она слегка смутилась и с улыбкой ответила:

— Это забавная история. Прошлой ночью мне приснилось, что я брожу по долине, и утром я решила помочь этому сну сбыться. У меня очень напряженная работа, и я внезапно поняла, что мне необходимо хорошенько задуматься над тем, чем я занимаюсь в клинике. У нас с партнером — богатый опыт использования альтернативных практик, китайской медицины, лекарственных растений, и в то же время мы не чураемся самых совершенных средств традиционной медицины. Они всегда под рукой — стоит лишь включить компьютер. Я много лет мечтала о такой клинике... — Она немного помолчала, а затем сказала: — Перед тем как увидеть вас, я сидела вон там, на склоне, и энергетика моя быстро повышалась. Мне показалось, что перед моим мысленным взором вот-вот предстанет вся история моей жизни и всего, что со мной случилось, начиная с раннего детства и кончая сегодняшним днем. О, это был самый яркий опыт переживания Шестого пророчества, какой мне только довелось испытать!

Все эти события были своего рода подготовкой, — продолжала она. — Я выросла в семье, где моя мать всю жизнь боролась с тяжелым хроническим недугом, но не делала практически ничего, чтобы вылечиться. В те времена врачи мало чем могли ей помочь, и ее упорный отказ разобраться в причинах своих собственных страхов ужасно огорчал меня в детстве. Я стала собирать всевозможные сведения о новых диетах, витаминах и их роли в укреплении организма, пытаясь убедить маму позаботиться о своем здоровье. В молодости я буквально разрывалась между тягой к церкви и стремлением стать врачом. Я продвигалась на ощупь; казалось, мной двигало желание понять, как именно мы используем Пророчества и веру для того, чтобы изменить собственное будущее и достичь исцеления.

А теперь несколько слов об отце, — вновь продолжила свои воспоминания Майя. — Он был совсем другим человеком. Занимался какими-то биологическими опытами, но никогда не рассказывал о результатах своих исследований, за исключением разве что статей, появлявшихся на страницах научных изданий. Он называл это чистой наукой. Его коллеги буквально боготворили его. Я была подростком, когда он внезапно умер от рака, так что я даже не успела по-настоящему вникнуть в суть его интересов, главным из которых была иммунная система и в особенности то, как те или иные волнения и стрессы, с которыми мы сталкиваемся в жизни, влияют на наш иммунитет.

Он одним из первых заметил эту зависимость, существование которой доказали новейшие исследования и разработки. Увы, мне так и не удалось поговорить с ним об этом. Поначалу я удивлялась, почему появилась на свет от отца, который держится столь замкнуто. Наконец я осознала, что мои родители воплощали собой оптимальное сочетание достоинств и интересов, способное вдохновить меня на самостоятельное развитие. Вот почему в ранней юности мне так хотелось быть поближе к ним. Наблюдая за матерью, я поняла, что каждый обязан сам позаботиться о собственном исцелении. Стремление к исцелению по сути своей способно разрушить страхи, порождаемые жизнью, — те самые страхи, коих мы упорно избегаем, и принести нам особое вдохновение, Видение будущего, в создании которого нам предстоит участвовать.

Благодаря отцу я сумела понять, что медицина должна быть делом более ответственным, должна непременно учитывать интуиции и представления людей, с которыми мы общаемся. Мы, врачи, должны наконец спуститься со своей башни из слоновой кости. Сочетание этих двух факторов и побудило меня начать поиски новой парадигмы в медицине — парадигмы, основанной на способности пациента постоянно следить за собственным здоровьем и желании вернуться на единственно правильный путь. Видимо, в этом и заключается моя весть, идея о том, что мы обладаем внутренним знанием о том, как достичь исцеления и в физическом, и в эмоциональном плане. Обретя вдохновение, мы сможем создать более возвышенное, в чем-то даже идеальное будущее, и когда мы поступаем соответствующим образом, происходят настоящие чудеса.

Подойдя ко мне, Майя взглянула на мою злосчастную лодыжку, а затем на меня.

— Я должна уйти, — проговорила она. — Постарайтесь не переносить тяжесть тела на больную ногу. Главное, что вам необходимо, — это полный покой. А утром я вернусь.

Я думаю, у меня был весьма испуганный вид, когда Майя опустилась на колени и двумя руками взялась за мою ногу.

— Не беспокойтесь, — произнесла она. — Не обладая достаточной энергией, невозможно исцелить ни человека... ни ненависть... ни войну. Это зависит от способности обрести правильное Видение... — С этими словами она осторожно погладила мою ногу. — Мы сможем излечить это! Мы поставим вас на ноги!

Улыбнувшись на прощание, она повернулась и ушла. Мне внезапно захотелось окликнуть ее и рассказать обо всем, что я пережил и испытал в другом измерении, все, что мне известно о страхе и о группах душ, возвращающихся обратно, но вместо этого я промолчал, ибо, пока я наблюдал за тем, как Майя скрылась за деревьями, на меня навалилась страшная усталость. Завтра наступит уже совсем скоро, подумалось мне... я ведь отлично знаю, кто она такая...

На следующее утро, едва проснувшись, я услышал, как где-то высоко над моей головой раздался пронзительный крик ястреба. Несколько мгновений я напряженно прислушивался, сразу узнав этот крик. Ястреб между тем прокричал еще раз и умолк. Я быстро сел и выглянул через приоткрытую дверцу палатки... День обещал быть облачным, но теплым; по вершинам деревьев скользили косые лучи солнца.

Достав из походной аптечки бинт, я туго перевязал травмированные связки. Я действовал осторожно, почти не испытывая боли, а затем ползком выбрался из палатки и с трудом поднялся на ноги. Спустя несколько минут я перенес вес тела на больную ногу и осторожно сделал шаг, затем другой. Лодыжка побаливала и не совсем слушалась меня, но тем не менее вполне выдерживала тяжесть моего тела. Я удивился: неужто методика Майи подействовала? Или травма оказалась не слишком серьезной? Я не находил ответа на эти вопросы.

Порывшись в рюкзаке, я достал чистую смену белья, а затем собрал грязную посуду, оставшуюся от ужина. Осторожно, стараясь не шуметь и не делать лишних движений, я направился к ручью. Выбрав укромное местечко, где меня было нелегко заметить, я снял одежду и вошел в воду, которая подбодрила меня своей обжигающей свежестью. Я плавал, ни о чем не думая, пытаясь поскорее забыть волнение, теснившееся в моей груди, и любуясь сочными красками листвы в кронах высоко над моей головой.

Внезапно мне вспомнился сон, приснившийся мне прошлой ночью. Я сидел на камне... вокруг что-то происходило... появился Уил... затем кто-то еще... Я смутно вспомнил голубое и янтарное сияние. Напрягая память, я попытался было вспомнить хоть что-нибудь еще, но мне ничего не приходило на ум.

Открывая пузырек с жидким мылом, я заметил, что деревья и кусты вокруг стали какими-то необычно яркими. Видимо, воспоминания ощутимо повысили мою энергетику. Сразу почувствовав облегчение, я искупался, помыл тарелки, с удивлением заметив, что огромный валун справа от меня выглядел очень похожим на камень, на котором я сидел во сне. Остановившись, я осмотрел валун более тщательно. Он был плоским и имел в диаметре около десяти футов, а его очертания и даже цвета весьма напоминали камень из моего странного сна.

В считанные минуты сняв и сложив палатку, я убрал ее в рюкзак и спрятал его под упавшими каменными глыбами. Затем, вернувшись к валуну, я уселся на него и попытался вспомнить голубое пространство и то место, которое занимал в моем сне Уил. Помнится, он находился слева и чуть позади меня. Стоило мне только подумать об этом, как перед моим мысленным взором возникло ясное видение: это было его лицо. Я видел его четко, словно на фото. Пытаясь воскресить в памяти мелкие детали, я мысленно воссоздал образ и окружил его голубым сиянием.

Спустя несколько секунд я испытал странное ощущение в области солнечного сплетения, после чего некая сила вновь понесла меня сквозь туннель, переливавшийся всеми цветами радуги. Когда я наконец остановился, пространство вокруг было палево-голубым и сияющим. Рядом со мной возник Уил.

—Слава Богу, что ты вернулся! — воскликнул он, подходя вплотную ко мне. — Ты вдруг стал настолько плотным, что я не смог больше видеть тебя.

—Послушай, а что случилось перед этим? — удивленно спросил я. — Почему гул вдруг стал таким громким, а?

— Ну а где мы теперь находимся? — озираясь, поинтересовался я.

— Это совершенно особый уровень, где обычно протекают наши сны.

Я оглядел голубое пространство. Нигде ни малейших следов движения.

—Да, я попал сюда еще до того, как повстречал тебя там, внизу, у водопада, хотя тогда я еще не понимал, с чем это связано.

Несколько мгновений мы молча вглядывались в окружающее пространство. Затем Уил спросил:

— А что с тобой случилось? Почему ты вдруг вернулся сюда?

С волнением и дрожью в голосе я принялся описывать все, что случилось со мной с тех пор, в первую очередь познакомив Уила с мрачными прогнозами Джоэла относительно экологической и социальной катастрофы. Уил внимательно слушал и, казалось, запоминал каждую деталь высказываний Джоэла.

—Он являл собой олицетворение страха, — наконец заметил Уил.

—Я тоже так думаю. А как ты считаешь, могут ли сбыться его предсказания, а?

— Мне кажется, главная опасность здесь заключается в том, что все больше людей начинают верить в их реальность. Вспомни, что говорит нам Девятое пророчество: когда духовное возрождение получит широкое развитие, человечеству придется столкнуться с проблемой преодоления страха.

— Знаешь, я встретил там кое-кого, точнее говоря — женщину.

Уил внимательно выслушал мой рассказ о встрече с Майей; особенно его заинтересовали полученная мной травма и методы лечения, которыми пользовалась Майя.

Когда я наконец умолк, он задумчиво смотрел вдаль, по-видимому, о чем-то размышляя.

—На мой взгляд, Майя — это женщина из видения Уильямса, — добавил я. — Та самая женщина, которая пыталась предотвратить войну с индейцами в девятнадцатом веке.

—Что ж, вполне возможно, что идея исцеления таит в себе ключ к проблеме преодоления страха, — согласился Уил.

В ответ я кивнул, предлагая ему продолжить свою мысль.

— Все в мире имеет свой смысл, — проговорил он. — Посмотри на то, что уже произошло. Ты явился сюда в поисках Чарлин — и встретил Дэвида, который и сказал тебе, что Десятое пророчество — это более глубокое понимание духовного возрождения, переживаемого нашей планетой, причем понимание это приходит, когда осознаешь связь с посмертным измерением. Он сказал, что это пророчество как-то связано с уяснением природы интуитивных проявлений, с удержанием их, с поиском тропы.

Потом ты, научившись пользоваться интуицией и внутренним голосом, нашел меня у водопадов, и я подтвердил, что умение удерживать мысленные образы и следовать голосу интуиции очень важно в посмертном измерении и что между людьми и этим измерением существует тесная связь. Вскоре после этого нам довелось наблюдать, как Уильямс заново переживал события своей жизни и как сокрушался, что помнит, что он хотел сделать. А хотел он присоединиться к некой группе людей, с тем чтобы содействовать решению проблемы страха, угрожающего нашему духовному пробуждению.

Он сказал, что для осознания страха мы должны понять его, чтобы попытаться бороться с ним; после того как мы с тобой расстались, ты встретил журналиста, того самого Джоэла, который долго распространялся, и о чем же? О страшном Видении будущего. А по сути — о страхе перед полным уничтожением нашей цивилизации.

Затем следующим человеком, которого ты встретил, была женщина, вся жизнь которой посвящена исцелению, и она делает это, помогая людям пробивать стену страха, будя их память, помогая им понять, зачем они живут на нашей планете. Память, воспоминание — это и есть ключ к решению проблемы.

Неожиданно наше внимание привлекло какое-то странное движение. Примерно в ста футах от нас начала собираться другая группа душ.

— Надо думать, они появились здесь для того, чтобы посредством сна помочь кому-то там, на Земле, — заметил Уил.

—Что же, получается, что они помогают нам спать? — с недоумением спросил я.

—Да, в известной мере. Прошлой ночью, когда ты видел вещий сон, здесь тоже собирались какие-то души.

—А откуда тебе известно о моем сне? — удивился я.

—Когда тебя опять понесло в материальный мир, я попытался было найти тебя, но не смог. Затем, ожидая твоего возвращения, я внезапно увидел перед собой твое лицо. Когда я в последний раз оказался здесь, я еще не вполне понимал суть происходящего, но теперь, как мне кажется, я четко представляю себе, что происходит с нами, когда мы спим.

— По-видимому, все происходит по закону синхронистичности. Эти существа, которых ты видишь, очутились здесь, вероятно, по той же причине, что и я, то
есть в силу совпадения, и теперь они, надо думать, поджидают того, кому предстоит перенестись сюда в своем собственном сне.

Тем временем отдаленный гул стал еще громче, и я опять не смог справиться с собой. Я смутился и вздрогнул от растерянности. Уил подошел вплотную ко мне и провел рукой по моей спине.

— Стой и ничего не бойся! — проговорил он. — Видимо, все это не случайно, и мы должны увидеть и это. Я тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, а затем заметил еще один образ, возникший в пространстве где-то позади этой группы душ. На первый взгляд мне показалось, что это приближается еще одна группа душ, но затем я понял, что образ этот гораздо больше и обширнее всего того, что я видел здесь до сих пор. Прямо перед нами возникла некая панорама, похожая на голограмму. Она была заполнена множеством персонажей, предметов и т.п. В центре панорамы появился какой-то человек, мужчина, показавшийся мне странно знакомым. Сосредоточившись на миг-другой, я узнал, что этим мужчиной был не кто иной, как Джоэл.

Пока мы с любопытством наблюдали за этой сценой, она начала разворачиваться вглубь, словно панорама в кино. Я попытался было приглядеться, но голова у меня была как в тумане; я не вполне понимал происходящее. Тем временем действие развивалось по намеченному сценарию; диалог стал более напряженным, и души и журналист заметно сблизились. А еще спустя несколько минут драма подошла к концу, и видение мгновенно исчезло.

—Человек в центре сцены спал и видел сон, — отвечал Уил.

—Да это же был Джоэл, ну, тот самый журналист, о котором я тебе рассказывал, — заметил я.

—А ты понимаешь смысл сна, который только что видел? — опять спросил Уил.

—Признаться, не совсем. И что же там происходило?

—Это был сон о какой-то войне. Человек бежал по городу, на который сыпались бомбы; вокруг него гремели взрывы, и он думал лишь о том, как уцелеть, как спасти свою жизнь. Когда же он благополучно выбрался из всего этого кошмара и вскарабкался на гору, чтобы взглянуть с ее вершины на город, он внезапно вспомнил, что ему было приказано встретить отряд солдат и передать им главную деталь некой секретной орудийной системы, благодаря которой можно заблокировать любое оружие противника. К величайшему своему ужасу, он понял, что именно потому, что забыл выполнить свою миссию, его родной город и солдаты гибнут у него на глазах.

—Да, но и он имеет свое значение. Начиная видеть сон, мы бессознательно переходим на этот уровень, и другие души приходят и помогают нам. Не забывай, какую функцию выполняют сны: они подсказывают, как справиться с той или иной ситуацией в повседневной жизни. Седьмое пророчество учит истолковывать сны, сопоставляя происходящее в них с реальной ситуацией, с которой мы сталкиваемся в жизни.

— Но какую же роль играют во всем этом те души? Как только я задал этот вопрос, нас с Уилом вновь понесло куда-то. Уил поспешно приложил ладонь к моей спине. Когда мы наконец остановились, свет вокруг нас стал ослепительно зеленым, но я тем не менее не мог не залюбоваться удивительной красоты волнами янтарного сияния, изливавшимися вокруг нас. Сконцентрировав внимание на них, я понял, что сияние это было образовано аурами отдельных душ.

Я посмотрел на Уила; тот широко улыбался. Видимо, здесь всегда царила приподнятая атмосфера праздника. Пока я наблюдал за душами, некоторые материализовались прямо перед нами, собравшись в некую группу. Лица у вновь прибывших так и сияли радостью, хотя сосредоточиться на них мне по-прежнему было трудно.

— Да они просто переполнены любовью, — заметил я.

— Попробуй собраться и прочитать их мысли, — посоветовал Уил.

Сосредоточившись на этом, я вскоре осознал, что все эти души так или иначе связаны с Майей. Оказалось, они просто в восторге от ее откровений; особенно их поразило, как она сумела понять, что жизнь ее матери и отца была подготовкой к ее собственной жизни. Вероятно, они, эти души, сознавали, что Майя в полном объеме восприняла Шестое пророчество и находилась на грани того, чтобы вспомнить, во имя чего она пришла в мир.

Я обернулся к Уилу, который подтвердил, что тоже видит такие же образы.

В тот же миг я вновь услышал гул; у меня тотчас заныло в груди. Уил крепко обнял меня за плечи. Когда странный звук исчез, уровень моей вибрации резко повысился, и я обратил внимание на души, находившиеся поблизости, пытаясь установить контакт с их энергией, чтобы тем самым повысить свою собственную. К моему изумлению, души внезапно перестали быть четко различимыми и заметно отдалились от меня.

—Ты попытался установить с ними контакт, чтобы повысить уровень собственной энергетики, — отвечал Уил, — вместо того чтобы войти в их число и подпитаться напрямую от энергии Божества. Видно, они поняли, что такие действия не принесут тебе пользы.

— Как же нам теперь вернуть их обратно? — обраился я к Уилу.

Не успел я договорить это, как души мгновенно возвратились на прежнее место.

Мы с Уилом удивленно переглянулись, а затем он сосредоточился на душах этой группы, и на его лице появилась улыбка.

В ответ он только кивком указал на души, не отрывая взгляда от них; я тоже сосредоточился на группе, пытаясь войти в контакт с ними и прочесть их мысли. Спустя несколько мгновений я заметил и саму Майю. Она была окружена зеленоватым сиянием. Ее черты несколько отличались от внешности прочих душ, излучая яркое сияние, но я не сомневался, что это была именно она. Как только я сосредоточился на ее лице, прямо перед нами с Уилом возник некий голографический образ: это была она, Майя, во времена войны с индейцами в девятнадцатом веке. Она находилась в маленьком бревенчатом доме вместе с какими-то людьми, горячо убеждая их прекратить военные действия.